Но так он подумал вгорячах. А потом стал рисовать себе — как оно примерно будет. Бармен скажет: «Позвольте, сир, с вас же четвертная». Серега ему: «А этого ты не видел, мурло?» И сразу же все уставятся на него: девки эти сытые, «доцент», чокающийся парнишечка, музыканты. Что, мол, за хам такой? Откуда взялся?..
Скандал. Здесь, под небом чужим… М-да… А главное — Шурке сюда ход будет заказан. Точно. И Шурке, и Суслику его. А может, и не только сюда. Они же здесь все друг друга, как облупленные…
«Ну, что же, товарищ Зикунов, Сергей Илларионович? Поздравляем вас с замечательным трудовым достиженмем! За десять минут вы профукали четвертную.
В пробочки. От бутылочек. Очень и очень с вашей стороны показательно. Давайте и дальше так. В таком же духе… попа вы… на колесиках!»
Музыканты играли вышибную. Шурик с подружкой доплясали ее до конца. Подошли рассчитываться. Бармен принес счет. Пропили они всего-ничего: каких-то четыре рубля.
Свояк расплатился.
А Серега достал двадцатипятирублевую бумажку и ровненько постелил ее на стойку. Бармен, не глядя, смахнул бумажку ладонью. Как крошки со стола. И дружелюбно подмигнул Сереге:
— Не огорчайтесь, сир. Зато теперь у вас в руках верная копеечка.
Во дух!
В раздевалке уже, когда Сусанна ушла на минутку в туалет, свояк накинулся на Серегу:
— Ты в уме? Офонарел? За что ты ему четвертную отвалил?
— Да так, — неохотно сказал Серега… — За моральное разложение.
Такая чудовищно нелепая, анекдотическая история произошла у нас на одном предприятии — на трикотажной фирме «Лада», что людям рассказать — не поверят. И мы бы засомневались, не поведай нам ее лично один из героев, вернее, из пострадавших лиц — глава названной фирмы Проскурин Тимофей Федорович.
А дело было так. Уже после окончания рабочего дня, приерно в половине седьмого, сидел Тимофей Федорович у себя в кабинете. Один. И туг к нему зашел вахтер Михеич — многолетний работник фирмы, седенький такой старичок, маленький прямой, аккуратный, всегда ходивший на службу при галстуке. Вошел, сдержанно кашлянул у дверей, спросил:
— Сидишь, Тимофеи Федорович?
— Сижу, Михеич, — развел руками Проскурин. — Куда деваться-то, дела.
— А то пошли в кино.
— Куда?! — растерялся Проскурин.
— В кино, — повторил Михеич. — У меня вот билет лишний образовался. Хотел, понимаешь, со старухой, а она на даче осталась. Передала через соседку: не жди, мол, заночую.
У Михеича была дача. Не такая, конечно, как, допустим, у Тимофея Федоровича, двухэтажная, на каменном фундаменте, с верандой и с камином, а попроще. У него имелся мичуринский участок и домик — сараюшка на десять квадратов, летнего, как говорится, типа. Но, если не сырая погода, можно было и заночевать.
Директор развеселился:
— И ты, значит, предлагаешь на пару? Как же это мы с тобой: возьмемся под ручку — и алё?
— Зачем под ручку. Можно и так.
— Культпоход вроде?
— Во-во! — подхватил Михеич. — Он самый. Мероприятие культурное.
— Нет, Михеич, — сказал директор, посерьезнев. — Ты пригласи кого другого.
— Да что другие-то! — Михеич даже загорячился. — Что другие! Они и сами сходят. А ты, гляжу, зеленый уже стал. Сидишь и сидишь — смолишь и смолишь. Вон из пепельницы-то на тракторном прицепе вывозить надо. Пошли, Тимофей Федорович. Ей-богу. Развеешься маленько. Работу — её век не переделать.
Это директора тронуло. Он вдруг подумал: «А ведь правда. Когда я последний раз в кино был? Или в театре?.. Так, в телевизор — одним глазом. Да и то больше футбол. Что за жизнь такая пошла? Раньше как-то на все хватало: и па стадион успевал, и в бильярдную, и на рыбалку, и в театр тот же. А теперь? Уж, кажется, все увлечения поотсекал, все страсти себе запретил — времени же меньше и меньше. Только на суету и хватает, И не старый еще вроде — каких-то сорок с хвостиком. Ну, положим, хвостик изрядный, а все же…»
— А, пошли! — ударил он ладонью по столу. — Хороший, говоришь, фильм?
— Американский! — обрадовался Михеич. — Название не запомнил — длинное, по племянник забегал — шибко хвалил.
Тимофей Федорович отпустил шофера — и они пошли. Дорогой Проскурин нет-нет да и крутил головой И хмыкал: дескать, черт-те что… и сбоку бантик.