Мы услышали, как кто-то подходит. Повар. Я встал, и он просунул нам пищу. Я отнес ее на стол, затем вернулся к двери камеры. Действительно здоровый сукин сын, двоих укокошил. Я дал ему 15 центов.
- Спасибо, приятель, мне завтра тоже приходить?
- Каждый вечер.
Мы с Тэйлором сели ужинать. Все лежало на тарелках. Кофе был хорош и горяч, мясо - ростбиф - нежное. Пюре, зеленый горошек, бисквиты, подливка, масло и яблочный пирожок. Я так хорошо не ел лет пять.
- Однажды этот повар моряку в шоколадный цех заехал. Так его отхарил, что тот ходить не мог. Моряка пришлось госпитализировать.
Я набрал полный рот пюре с подливкой.
- Да ты не волнуйся, - успокоил меня Тэйлор. - Ты такой урод, что тебя никому ебать не захочется.
- Я больше беспокоюсь, как бы себе чутка ухватить.
- Ладно, я этих обсосов тебе покажу. Некоторые уже заняты, некоторые нет.
- Жратва хорошая.
- Говна не держим. Тут есть два вида петушни. Те, что сели пидорами, и те, кого в тюрьме опустили. Пятерок никогда не хватает, поэтому парням приходится лишних себе прихватывать, чтоб потребности удовлетворять.
- Разумно.
- Тюремная петушня обычно слегка с прибабахом, поскольку им по голове сильно стучат. Сначала они ерепенятся.
- Во как?
- Ага. А потом смекают, что лучше быть живым пинчем, чем дохлой целкой.
Мы доели ужин, разошлись по люлькам, посражались с клопами и попробовали заснуть.
Каждый день я продолжал выигрывать в кости. Я начал ставить потяжелее, но все равно выигрывал. Жизнь в тюряге становилась все лучше и лучше. Однажды мне запретили прогулку. Навестить меня пришли два агента ФБР. Они задали несколько вопросов, затем один сказал:
- Мы твое дело изучили. До суда не дойдет. Тебя заберут в призывной центр. Если армия тебя примет, пойдешь в армию. Если отклонит, снова выйдешь на гражданку.
- А мне в тюрьме уже почти понравилось, - сказал я.
- Да, выглядишь ты неплохо.
- Никакого напряга, - ответил я, - за квартиру платить не надо, за коммунальные услуги тоже, с подружками не ссорюсь, налогов никаких, номера получать не надо, нет талонов на еду, бодунов...
- Поумничай еще, мы тебя живо проучим.
- Ой блядь, - ответил я, - я же пошутил. Чем я не Боб Хоуп?
- Боб Хоуп - хороший американец.
- Я б тоже был хорошим, если б у меня столько же бабок было.
- Мели-мели. Мы тебе покажем, где раки зимуют.
Я промолчал. У одного парня при себе был портфель. Он и поднялся первым. Второй вышел за ним следом.
Нам всем обед дали с собой и затолкали в грузовик. Человек двадцать-двадцать пять. Парни позавтракали лишь полтора часа назад, но уже развернули свои пакетики. Неплохо: бутерброд с колбасой, бутерброд с арахисовым маслом и гнилой банан. Свой обед я отдал парням. Все они сидели очень тихо. Никто не острил. Все смотрели прямо перед собой. Большинство черные или коричневые. И все как один - здоровенные.
Медосмотр я прошел, наступила очередь психиатра.
- Генри Чинаски?
- Да.
- Садитесь.
Я сел.
- Вы верите в войну?
- Нет.
- Вы хотите пойти на войну?
- Да.
Он посмотрел на меня. Я не сводил взгляда со своих ног. Казалось, он погрузился в чтение вороха бумаг на столе. Прошло несколько минут. Четыре, пять, шесть, семь минут. Затем он заговорил:
- Послушайте, у меня в следующую среду будет вечеринка. Приглашены врачи, юристы, художники, писатели, актеры, вот такой народ. Я вижу, что вы - человек интеллигентный. Я хочу, чтобы вы тоже пришли. Придете?
- Нет.
Он начал писать. Он все писал, писал и писал. Откуда он столько про меня знает?
Я сам о себе столько не знаю.
Я не стал ему мешать. Мне было все равно. Теперь, когда на войну я попасть не мог, я войны этой почти желал. Однако, в то же время я радовался, что меня там нет. Врач закончил писать. Я почувствовал, как обвел их вокруг пальца. Против войны я возражал не потому, что пришлось бы кого-то убивать или подлезть под пулю самому без всякого смысла. Едва ли это имело значение. Я возражал против того, что меня лишали права сидеть в какой-нибудь комнатешке, недоедать, глотать дешевое пойло и сходить с ума по-своему в собственное удовольствие.
