Случилось это в пятницу, накануне субботы. По узким улицам города пробежал глашатай с криком:
— На площадь! Все на площадь! Будет суд! Все на площадь!
Это могло означать только одно: кто-то из сынов или дочерей Израиля совершил великий грех и должен быть немедленно судим.
Через некоторое время на городской площади собралось множество людей.
В толпе шептались о том, что будут судить юношу и молодую женщину, уличенных в блудном грехе.
Их ожидал самый строгий приговор.
Наконец появились стражники. С трудом пробиваясь сквозь толпу, они волокли за собой на веревке связанных обвиняемых.
Наконец они добрались до Храма. Начальник стражи, по обычаю, воззвал к главному священнослужителю Рубену:
— О ты, справедливейший среди нас, хранитель порядка и Закона, услышь зов сынов и дочерей Израиля! Мы просим тебя о справедливом суде над юношей и женщиной, совершившими гнусное грехопадение!
Из Храма вышел главный священнослужитель города Рубен в сопровождении десяти священников. Он обратился к начальнику стражи:
— Рассказывай перед всеми, что и как случилось.
Начальник стражи поднялся по лестнице еще на две ступени и, обернувшись к народу, закричал громко, так, чтобы все могли его слышать:
— Этот юноша был уличен в прелюбодеянии с женой своего соседа. Скажи нам, какое наказание им полагается по Закону!
— Пусть покаются, пусть покажут Общине свои лица! Пусть их увидят все! — произнес Рубен.
Стражники, орудуя копьями, заставили подняться на верхние ступени лестницы обоих обвиняемых. У меня чуть не разорвалось сердце, когда я узнала в обвиняемом Элиава, о котором все еще томилась моя душа.
Лицо его выражало панический ужас.
Туго связанный веревками, съежившийся, он был похож на пойманное в силки животное.
Стоявшая рядом с ним молодая женщина производила еще более жалкое впечатление. Одежда ее была порвана, волосы растрепаны, а лицо в синяках, которыми наградили ее стражники в стремлении показать, сколь мерзок им ее грех.
Над толпой раздался крик перепуганной птицы. Зловеще хлопая крыльями, она поспешила улететь прочь, словно поняв, что здесь происходит.
Рубен поднял руку и спокойным голосом человека, не ведающего сомнений, ибо за ним стоит столетний опыт, изрек свой приговор:
— Закон ясен и един для всех. Устами Моисея Иегова нам говорит: «Человек, совершивший прелюбодеяние с женой своего соседа, должен быть наказан смертью. Прелюбодеев следует побить камнями. И пусть вина за кровь их падет на них самих».
Вслед за этими словами стражники спихнули осужденных с лестницы, и люди, одобряя криками слова Рубена, стали хватать камни и с выражением праведного гнева на лицах швырять их в несчастных, дерзнувших воспротивиться Закону и порядку, забывших о том, что милости Иеговы заслуживают только те, чьи дела, мысли и слова чисты и незапятнанны.
Вопли толпы заглушили крики Элиава и стоявшей рядом с ним женщины. Казнь продолжалась до тех пор, пока изуродованные, безжизненные тела их окончательно не утратили человеческий облик.
Затем площадь погрузилась в молчание. Люди переживали справедливость содеянного. В моих ушах еще долго раздавался гул толпы, сопровождавший казнь.
Тяжко пережила я последствия непродуманного поступка Элиава. Сердце у меня болело еще сильнее, чем в тот день, когда я узнала, что мне предстоит стать женой Манассии.
Меня терзала горечь при мысли о том, что Элиав своим прелюбодеянием осквернил чистоту нашей любви и блаженство, которое мы ощущали, обмениваясь взглядами в редкие минуты наших встреч.
Я чувствовала себя обманутой и униженной.
Ведь я любила того, кто не заслуживал моей любви, кто своим богомерзким поступком унизил не только себя, но и всех, кто испытывал к нему добрые чувства.
В тот день я видела отца Элиава, целившегося камнем в своего сына, и мать его, подавленную стыдом, бросавшую камень в того, кого она вскормила своей грудью. Она знала, что наказание не смоет позора с их семьи, но может восстановить пошатнувшийся порядок вещей, ибо иначе небо обрушится и погребет под собою всех нас.
Со стороны я видела себя, поднявшую было камень, но так и не бросившую его, ибо в голове моей пронеслась мысль о том, что Элиав согрешил из-за меня, с отчаяния, когда мой отец не принял его сватовства. Моя нерешительность и слабость остались незамеченными среди кошмара разъяренной толпы. Люди, полные злобы, не видели ничего, кроме себя и тех, кто вызвал их ненависть и теперь был не в силах заслониться своими слабыми руками от града крупных камней, несущих верную смерть.
