— Что значит — достоверны или нет. Фотографий разве недостаточно? Или вам нужно письменное подтверждение от самого агента? Мол, это я лично на снимке, который сделан в Москве, восемь лет работал на русских и продолжаю на них работать, что и удостоверяю собственноручно.
— Фотографии свидетельствуют о дурном, грязном поведении этого человека, а вовсе не о том, что он шпион.
— Но это же очевидно. Наши службы не делают снимки ради того, чтобы поместить в альбом. Я сообщил немало подробностей о деятельности вашего кабинета министров и комитета по обороне. Вы что, не способны это сопоставить?
— Мы работаем в этом направлении.
— Вы ведь не отрицаете точность моих показаний?
— Не отрицаю, но и не подтверждаю.
— А я и не нуждаюсь в вашем подтверждении. Отчеты наших агентов я пересказал вам абсолютно точно. Вы боитесь признаться, что до сих пор не в состоянии определить, кто из ваших ведущих политиков работает на Москву. Тот, на кого у КГБ имеются компрометирующие фотографии, или кто-то другой. И вы ещё раздумываете!
Баум не стал отвечать. "Дайте ему поболтать, — наставлял он своих слушателей, — пусть поговорит как можно больше. Если он врет, то рано или поздно проговорится. Какое-нибудь несоответствие обнаружится — как при складывании кубиков, если попадается кубик не из той коробки."
— В Англии вы утверждали, что не можете назвать ни одного агента…
— Я ведь объяснил: наши агенты в Англии имеют прочное положение. Будь я дураком, скажи лишнее — меня тут же обнаружат.
— Мне представляется странным, что сотрудник четвертого главного управления сумел заполучить такие фотографии.
— И это я объяснял: мне их дал приятель из фотолаборатории, мой единомышленник. Вы все у меня норовите выпытать не потому, что вам мало этой информации, а потому, что она чересчур убедительна. На вас не угодишь.
— Где вы научились американскому?
— Откуда я знаю? Учил английский — на мой слух это одно и то же, а разве нет?
— Возможно.
Баум вытащил из кармана пачку сигарет, зажег одну, глубоко затянулся. Произнес задумчиво:
— Вы правы: мы не привыкли получать столь очевидные доказательства. Это настораживает.
— В сотый раз повторяю: КГБ фотографии ради искусства не делает.
— Так-то оно так, — согласился Баум.
— Так допросите человека, изображенного на снимках…
Диалог тянулся вокруг да около, бессмысленно и безнадежно. Собираясь уходить, Баум сказал:
— Я договорился, что завтра вас навестит жена. Прибудет около трех.
Он надеялся, что его сообщение обрадует Котова, разрядит атмосферу взаимной неприязни. Но тот радости не проявил. Еще в Лондоне говорили, будто отношения между супругами прохладные.
Жорж Вавр дважды обращался к премьер-министру за разрешением допросить Антуана Лашома и оба раза получил отказ. Особо доверенные сотрудники ДСТ уже три недели круглосуточно наблюдали за переулками в районе площади Бланш, но Лашом там больше не появлялся. Порывшись в архивах, Баум, обожавший это занятие, не обнаружил ничего, чего бы не знал раньше. Расследование застопорилось. Несварение и изжога, спровоцированные историей с румынами, обострились в связи с делом Котова. А теперь вот он даже не сумел отвести душу на прекрасной выставке кошек длинношерстных пород.
Возвращаясь домой по улицам Версаля, где гулял ветер, подняв воротник и сунув руки глубоко в карманы, он снова и снова задавал себе вопрос, мучивший его уже несколько недель: что предпринять, чтобы дело этого перебежчика сдвинулось с мертвой точки? Доказать, что он лжет, что его пытаются внедрить? Несимпатичный тип, но нет оснований ему не верить. А время уходит — так или иначе придется принимать решение.
Он вернулся мысленно к записям Уэддела, который допрашивал Котова в Англии. Обнаружится ли психологическая правда, если оставить в стороне хитроумные вопросы, которые задавались, чтобы сопоставить то, что известно о московских делах западной разведке, с тем, что рассказывает Котов? Что там, в записках, помимо ответов на вопросы с их неуловимым, но многозначительным смыслом? Речь идет о мотивации побега:
"Допрашивающий (Д): Почему вы не связались с нашими службами заранее, чтобы подготовить побег? Должны были знать, что вам могут не поверить, когда вы явитесь прямо так, с улицы.
