– А вам пора бросить пить, – посоветовал Яковлев.
– Не стыдно тебе старика попрекать? – обиделся дядя. – Время-то нынче твое. Вот ты инженер. Чем болтаться без дела, взял бы, да что-нибудь предложил?
– Предложу! Чтобы пьяниц на пушечный выстрел к работе не подпускали!
– Ишь ты шустрый нашелся? – возмутился Иван. – Да пьющий мужик, если знать охота, дает половину «национальной продукции»!
– Не продукция это… – возразил молодой, – «национальное бедствие»! Еще полбеды, когда пьяница и дебил, от него народившийся, делают что-то руками. Но если они попадают в КБ, в институты и главки, добиваются степеней и командных высот – это уже катастрофа?
– Предлагаешь сухой закон? – любопытствовал дядя.
– Лепрозории, как прокаженным? – требовал Яковлев. И без прав на потомство!
– Каторга значит? – сделал вывод Иван.
– И глупо на них рассчитывать! – развивал мысль Сережа. – «Сизифов труд» – это все, что им можно доверить!
– Ну если он такой умный, этот Сизифов, – возражал Ковалев – пусть ответит, где наберет столько трезвенников, чтобы работали?
– Все решит технология! – объявил молодой.
– Ты сперва ее заимей, технологию-то! – посоветовал дядя.
– Заимеем! Как только инженера перестанут путать с коллежским асессором! Начальник, разучившийся независимо мыслить, пусть точит карандаши подчиненным!
– «Независимо мыслить»?! – ухватился за слово Иван. – Слыхал Марина? Да он у тебя – демагог!
– А я полагаю, – сказал племянник – что высшая безответственность – некомпетентность!
– Плевал я на то, что ты там полагаешь! – признался Иван.
– Конечно, вроде, как есть – поспокойнее, – рассуждал вслух Сережа, – однако пружина сжимается. Скоро нечем будем дышать!
– Марине Васильевне сделалось тошно.
– Довольно! – вмешалась она. – Ты, Ваня, иди, ради бога! Мы сами тут разберемся.
– То, что ты изверг, известно давно, – говорила она, когда Ковалев удалился. – Но не пойму я, и откуда в тебе это барство? Труд утомителен, но неизбежен. Каждый обязан работать как бы ни было тяжко! Кто-нибудь откровенно тебе сознавался, что труд – это радость?
– Конечно! И первым – отец?
– Та встречаешься с Яковлевым!? – мать встала, заходила по комнате, захрустела суставом пальцев. – Я наверно должна была это предвидеть. И он тебе говорил, что доволен работой? Хотя спьяну чего не болтают? А ты еще собирался упрятать их всех в лепрозории…
– Ты что-то путаешь, мама? Отец никогда не был пьяницей? Кстати, слова дурного он о тебе не позволит сказать?
– Знаешь, хватит того, что он исковеркал нам жизнь! Не хочу ничего о нем слышать! Садись. Накрываю на стол.
Когда Пляноватый добрался, наконец до своего стола, у соседа только что закончилось совещание, и, открывая форточку, словно выпуская пар, Марк Макарович со вздохом признался: «Я полемивирую ф вами не потому, фто в принфипе не соглафен, а потому, фто мне не дофтает своих внаний, фтобы равобраться в муфтяющих фомнениях.»
Владимир Владимирович только достал записную книжку и взялся за вновь поступившую почту, когда раздался звонок. «Ну вот оно, наконец!» – весь собравшись, словно готовясь к прыжку, решил Пляноватый. Но оказалось, это заказчик выпрашивает еще один экземпляр проектной документации. Почту снова пришлось отложить.
В копировальном отделе Пляноватый договорился на всякий случай сразу о двух дополнительных экземплярах проекта: чего тут жалеть, коли деньги чужие. В конторе отдела вполголоса осведомился у знакомой сотрудницы: «Мария Ивановна, а почему вон та женщина, возле окна, как-то странно всем улыбается?»
– Вот те раз?! – удивилась Мария Ивановна тоже вполголоса. – а не вы ли, Владимир Владимирович, на прошлой неделе называли ее улыбку чарующей?
– Так что ж она с прошлой недели сидит…
– Очаровывает.
Он поднимался по лестнице тяжело и упорно, шепча себе: «Двигайся! Это еще не бессилие, а пока только лень!»
Видеть никого не хотелось, но на площадке поджидала Фаина – жена Льва Левинского. Он смотрел на нее пустыми глазами. Она на него, как обычно – молящими. И опять были просьбы о помощи: «Лев пропадает! Ты обещал, что-то сделать!»
Студентом еще Пляноватый не прочь был за ней приударить. Пухленькая, похожая на пушистую кошечку, девушка нравилась многим. Со Львом у них вышел какой-то «детский» роман. Левинский был «никаким» ухажером и «никаким» конкурентом записным волокитам. Но «лакомый кусочек – Фаина» буквально растаяла перед недотепою, точно всю жизнь берегла себя ради него. Они могли молча часами глядеть друг на друга, попеременно бледнея и заливаясь румянцем.
