Я, двенадцатилетний, конечно же,
кое-что знал о том, что скрывается под женской одеждой. Но
неожиданная встреча лицом к лицу с обнажённой женской грудью
повергла меня в шок и парализовала какую-то часть моего сознания,
породив взамен странного, а скорее, дикого мутанта, склеенного из
обрывков мыслей, чувств и образов.
Сначала я долго не мог уснуть.
Всякий раз как я закрывал глаза, ко мне из ниоткуда приходило
обморочно-бледное существо. Я чувствовал его жизнь, ощущал его
тепло, слышал его дыхание, улавливал его движение ко мне, его
восприятие меня. И мною овладевал страх, и тогда я открывал глаза.
Я лежал, видел предметы комнаты, но ничего толком не понимал. Я был
отгорожен от этого как бы второго плана миром новой страсти,
пленившей меня. Что-то снова заставляло меня закрывать глаза, и
снова мы встречались, я и обморочно-бледное существо. Через
какое-то время я уже не силился возвратиться в комнату, я остался в
мире моих видений, один на один с ним. То непонятное, что
удерживало меня там, было сильнее страха, ещё жившего во мне. C
каждой минутой во мне нарастало какое-то желание, странное,
ускользавшее от осознания, сложное, многоликое. Желание общения,
какого-то другого, не языкового, может быть, вообще не знакового,
но общения. Желание доставлять ему, этому существу, хорошее,
приятное, благостное. Желание какой-то близости, какого-то
единения. И ещё, и ещё...
Тогда, да и много позже, я,
естественно, не пытался что-то определить, выразить словами. А в те
минуты, часы я просто захлёбывался, задыхался этим кошмаром.
Моё желание выросло в жажду.
Существо, как 6ы услышав меня, приблизилось ко мне и коснулось
меня, сначала своим торчащим упругим рыльцем, а потом и всем своим
телом, всей прохладной мякотью, всей плывущей на меня плотью. В это
мгновение я не испытывал ничего, кроме какой-то гадости на себе и
чувства гадливости в себе; мой живот, казалось, выворачивало
наизнанку, как будто кто-то невидимый и гадкий хватал его ртом и
втягивал в свою утробу. Но отвращение быстро, само собой, с новыми,
более долгими, тесными, вязкими встречами уступило место сладкому,
ненасытному чувству во всех членах. Живот вожделел прикосновений и
блаженствовал от них, подёргиваясь, словно в припадке. Существо
становилось тёплым, нежным и родным мне. Я обнимал его, прижимал к
себе, ласкал, целовал и не хотел, чтобы это кончалось. Я любил его.
Временами внезапно ко мне приходила мысль, что мы должны
расстаться, и тогда я, прижимаясь и прижимаясь к нему все ближе и
сильнее, отчаянно и горько плакал. И всё-таки оно исчезло. Я долго
искал его, утопая в холодной, бездонной бесконечности и в
собственных нескончаемых слезах. И, наверное, я бы умер от тоски,
если бы не пробудился... в жару, в окружении мамы, тёти Жени и
доктора.
Болезнь моя не ушла с
выздоровлением тела. Порой возвращался ночной призрак, чтобы
утолить неясное томление во мне. Но и его растворило время. Зато
время лелеяло и взращивало другое ответвление болезни. Я не на
шутку сторонился девочек и женщин. Я избегал разговоров с ними. Я
боялся смотреть на них. Я прятался от них, в прямом смысле. Из-за
них мне опостылела школа. Иногда я ненавидел их, хотя ненависть
была вообще не свойственна моей натуре. Стыдно признаться, но
однажды в школьном гардеробе (в раздевалке, как мы тогда говорили)
я толкнул девочку, одноклассницу. Её звали Соня, Малей Соня. Мы
снимали с крючков свои пальто, и она случайно коснулась ладонью
моей руки. И я... почувствовал её ладонь, её девичью ладонь... В
ней... была нежность, какая-то особая, непостижимая нежность.
Пожалуй, выражусь иначе, и вы поймёте, о чём я. В её ладони было
тепло... созревающей самки. В её ладони было всё её тело, всё её
девичье, самочье тело. Это случилось вдруг, и что-то во мне
возмутилось, разозлилось даже. И я пихнул её. Она упала, и тут я
увидел её лицо, её губы, набухшие, поддавшиеся обиде. И мне
захотелось поцеловать её... в эти размякшие губы. Я испугался
этого, сорвал пальто и поспешил прочь.
Не знаю, странно это или вовсе нет,
но лишь на двух лиц не распространялось моё, так сказать,
преломлённое восприятие женщины: маму и тётю Женю. Не знаю я, и чем
и где заканчиваются подобные истории. Меня исцелил... кто бы вы
думали?.. Да-да, тётя Женя.
