История
вторая
Тане
Оно коснулось её сразу, в минуты их
первого свидания. Оно овладело ею той же ночью, в бессонные часы
сладкого смакования этих минут. Оно не отпускало её ни в пустом
калейдоскопе яви, ни в путаном клубке бреда. Оно пленило её –
тайное вожделение любовного соития с ним...
A через четырнадцать лет эта живая
жажда, уже остывшая в ней, переселилась в утробу его снов.
Опал ажур, податливый баловень
женской плоти, с её задыхающихся членов. Растаял стыд, услужливый
паж женского сердца, от её жадного желания. Всё в ней обнажилось. И
только кокетливый треугольник вуальки, сотканной из живых агатовых
нитей, оставался нетронутым. И нужно было лишь прикоснуться к нему,
приоткрыть его, чтобы услышать, что вслед за своим стыдом тает
женщина, ароматное тепло которой так живо дурманит тебя.
– Таня?! Вы?!
(Конечно, "вы", а не "ты". "Вы "
подёрнуто узором загадки, в "вы" таится продолжение. A "ты"... "ты"
не нуждается в мечтах.)
– Таня?! Вы?!
– Саша, ты ждал меня?
Он вспомнил этот голос. Он ничего
не сказал в ответ, потому что не мог сообразить, должен ли был
ждать её.
– Саша, милый мой, что же ты ждёшь?
Поцелуй меня.
"Я любуюсь... вашими еврейками. С
них всё когда-то началось", – подумал он. Он любовался её грудями,
зовущими его. Его взор не мог насытиться их прелестью и ласкал их
нежные, нервические мордочки.
– Пусть твои губы ласкают их, – она
словно поймала его мысль.
Саша приблизился к Тане и посмотрел
в её глаза. Он вспомнил этот взгляд... за окнами очков. С него
когда-то всё началось. Она сняла очки – стало ещё лучше. Он обнял
Таню. И в это мгновение Сашу объяло давно оставившее его какое-то
детски-чистое, родниковое, наполненное радужностью чувство
влюблённости. И в это мгновение тело Саши облизал сладкий язык
неги, заставляя его покориться себе. Мгновение, и... губы Саши и
губы Тани нетерпеливо бросились играть в салочки. Его губам
нравилось водить, преследовать, заставлять метаться. Её – дразнить,
завлекать, поддаваться... Они ловили друг друга, обжигались,
ускользали... Как нужны Саше и Тане эти безудержные поддавки! Чтобы
обжечься ещё и ещё, опьянеть, закружиться и улететь... или
провалиться куда-то.
Саша и Таня повалились куда-то.
– Танечка! Какая ты нежная! –
первый раз он сказал ей "ты". Его пальцы коснулись вуальки и
почувствовали, как то, что скрывалось за ней и изнывало от
одиночества, судорожно подалось им навстречу, оставляя на них
зазывную влагу, растаявшую частицу таявшей Танечки.
– Танечка! Какая ты
чувственная!
Нежные нервические мордочки
обнажили свой трепет: они, словно нанюхавшись луковой горечи,
набухли, налились ядрёной краской и сладко прослезились. И,
инстинктивно стремясь к гармонии, к разрешению, они тянулись к
Сашиному телу, жадно тёрлись о него, ещё больше распаляясь и
распаляя его.
– Танечка!
– Саша!
Они лелеяли друг друга упоёнными
телами и короткими задыхающимися словами, которые говорили больше,
чем сами эти слова.
– Танечка! Ты моё блаженство!
Танечкино пресыщение, восторженное,
восклицательное, вылилось в Сашино блаженство, охватившее сначала
ту часть его плоти, которая была в ней, и потом всё его тело, всё
его существо. И тут Саша ощутил, как его Танечка превращается в
одни сплошные губы, сильные и страстные, поглощавшие его волю, его
собственную страсть. И вместе с этим он ужаснулся от дикой,
обжигающей мысли: эти губы разлучат их! Он теряет Танечку! Он снова
теряет её!
– Та-ня!
Иссиня-чёрный мрак слизывал черты
жизни, которой он только что жил.
– Та-ня!
– НАША ТАНЯ ГРОМКО ПЛАЧЕТ: УРОНИЛА
B РЕЧКУ МЯЧИК,– иссиня-чёрный мрак слушал только себя и заставлял
слышать только себя...
Саша тяжело, тягуче выходил из
слепого чрева сна, пленённый ревнивыми отравительницами-губами. Но
наконец очнулся, закутанный в промокший, липкий кокон простыни. Он
долго лежал, без мыслей и желаний, слепо смотря в белую бездну
потолка. Потом, нечаянно поймав на себе отрыжку странного сна, стал
одну за другой перлюстрирoвaть его феерические картинки: порхнувший
ажур, пахну́вший de France... поблёкший макияж стыда, повеявший
страстью... голые поддавки, вскружившие головы... фригидный блик
очков, презревший любовное ложе... Сашина Танечка, простившая
прошлое. "Танечка!"
