Солдаты плелись за ними.
— Мсье Блэйк, этот человек только что прибыл. И пока никому не доложился…
Блэйк только отмахнулся.
— Я тоже. Потом доложим. Разве не видите: он надышался касторкой!
Солдаты, потоптавшись в нерешительности, оставили их. Блэйк повел Фармена вперед. Под ногами Блэйка хлюпала грязь.
За ангарами дорожка раздваивалась. Одна вела к туалету, дверь которого раскачивалась на ветру. Вторая — к приземистому строению, притулившемуся к задней стенке ангара. Трудно было сказать, по какой дорожке ступали чаще. Блэйк остановился на распутье.
— Выдержишь?
— Все в порядке, — неуверенно сказал Фармен. Он уже успел сделать несколько глубоких вдохов и потереть глаза кулаками — но этого оказалось недостаточно, чтобы перепрыгнуть через семьдесят лет. В детстве он читал книги о воздушных битвах двух мировых войн, увлекался Азимовым и Хайнлайном. Если бы не книги, он бы совершенно растерялся. Это было как удар в солнечное сплетение.
— Ладно, как-нибудь выкарабкаюсь, — пробормотал он.
— Думаешь? Дышать касторкой по несколько часов в день — занятие не из приятных. Право, не стоит бодриться.
Фармен вспомнил шутки о касторовом масле, но только теперь понял, что имелось в виду. Конечно, раньше масло использовали в самолетных двигателях. Должно быть, страшная гадость…
Блэйк распахнул дверь бара и с порога возгласил:
— Энри! Два двойных бренди!
Кругленький лысоватый француз мигом налил им два бокала какой-то темной жидкости. Блэйк взял по бокалу в каждую руку.
— Тебе сколько?
Жидкость выглядела сомнительно.
— Один, — сказал Фармен. — Для начала.
Блэйк подошел к угловому столику возле окна. Фармен взял свой бокал, уселся на стул и одним махом опрокинул в себя содержимое бокала. Ему обожгло горло.
— Что это, змеиный яд?
— Ежевичное бренди, — усмехнувшись, ответил Блэйк. — Единственное лекарство, которое у нас есть. Здорово помогает от касторки.
Фармен осторожно отодвинул свой бокал в сторону.
— На моем самолете касторка не применяется.
Блэйк тут же заинтересовался.
— Что-то новенькое? Я слышал, что эти парни испробовали все, что только можно.
— У меня совсем другой тип двигателя, — обреченно сказал Фармен.
— Давно летаешь? — спросил Блэйк.
— Двенадцать лет.
Блэйк как раз собирался допить свой бокал, но теперь поставил его на стол и посмотрел прямо в глаза Фармену. На его лице расплылась улыбка.
— Ладно. Шутку понял. Будешь летать с нами?
— Не знаю. Может быть, — ответил Фармен. Он чувствовал, как внутри его метался загнанный в ловушку человек: «Что со мной произошло? Что случилось?»
Задание было сложным, но сколько подобных заданий он выполнил за свою жизнь! По официальной версии, он совершал испытательный полет над северо-западным побережьем Африки. На самом деле он должен был следить за испытаниями французской ядерной баллистической ракеты.
Французы полагали, что испытания пройдут незамеченными. Ракета должна была взорваться в верхних слоях атмосферы, в радиационном поясе, стартовав с небольшой базы Регган в Сахаре. Идея состояла в том, что момент старта совпадал с началом протонового шторма с Солнца, и в этом случае ядерные частицы шторма смешаются с продуктами распада бомбы, так что стороннему наблюдателю оценить результаты испытаний будет невозможно.
Фармена не интересовало, зачем Пентагону потребовалось совать свой нос в военные секреты Франции, которая оставалась союзницей США, несмотря на трения между Парижем и Вашингтоном. Фармен не любил задавать лишние вопросы: его дело — управлять самолетом.
Но запуск ядерной ракеты в атмосферу за завесой протонового шторма это он мог понять. И когда огненный шар мощностью в несколько мегатонн, взорвавшись в сотне миль, вдруг оказался совсем рядом, вспыхнув ярче солнца, — это он тоже мог понять. И когда он летел со скоростью в 2 числа М, наблюдая за приборами и держа палец на кнопке запуска ракет «Ланс», — это он тоже мог понять. Это была его работа.
Сама по себе задача казалась несложной. Все, что от него требовалось, это барражировать в небе в районе Реггана, когда запустят ракету с французской атомной бомбой. Остальное сделает «Пика-Дон», записав параметры испытаний.
