В родовом замке Кассима супруги появились восемь лет назад. Люди, видевшие хозяина замка Сов после возвращения из Сумерек, божились, что Джунайд выглядит как девятнадцатилетний юноша – и с каждым годом становится все более похожим на самийа, теряя человеческий облик.
О странной паре ходили слухи, многие из которых не хотелось пересказывать – на Страшном суде Всевышний строго спросит с клеветников, но одно было известно точно: у законников на Джунайда наточен огромный зуб. Его обвиняли в вероотступничестве за сожительство с сумеречницей – а Кассим схватился со своими противниками в споре прямо в михрабе Пятничной масджид Куртубы, да так ловко высмеял их доводы, что почтенным старцам пришлось удалиться, бормоча проклятия себе в бороды. Аммар читал запись этой великолепной, поражающей разум беседы – аль-Джунайд проявил себя истинным знатоком предания и поистине доказал, что хадисы, на которые опираются его противники, – слабые и к тому же не относятся к его случаю. Ведь он не оставляет истинной веры и воспитывает в ней детей, его душе и телу ничего не грозит, и у него нет и не будет других жен и детей. Тем не менее верховный муфтий ар-Русафа издал фетву, объявляющую Джунайда еретиком, и запретил ему входить в масджид края и слушать пятничную проповедь. Но еще через год суфии ордена Халветийа провозгласили Джунайда шейхом, его стихи о любви к Всевышнему распространились в списках среди верных, и к замку Сов стали приходить люди и дервиши, прося совета и наставления. А по всем землям аш-Шарийа разошлось присловье: «Если бы разум был человеком, он бы принял образ Джунайда». А феллахи, населявшие родовые земли Кассима, благословляли год рождения, день рождения и час рождения своего господина, ибо луна не видела более справедливого и милостивого правителя, земли в вотчине аль-Джунайда плодоносили, а животные умножались и не испытывали недостатка в корме.
За все это Кассиму аль-Джунайду выпало поплатиться. Когда глава Умейядов объявил сбор воинов, Джунайд отказался покидать родовые земли. Тогда луну назад Абд-аль-Вахид прислал ему личное приглашение для беседы и к нему приложил охранную грамоту, запечатанную личной печатью. Но стоило Джунайду две недели назад появиться в условленном месте, как его схватили, заковали и на верблюде отправили в Куртубу – пустив вперед глашатая, разъясняющего добрым ашшаритам, какого преступника везут на суд. Аммару было жаль Джунайда, но, положа руку на сердце, он на месте Абд-аль-Вахида поступил бы так же: когда враг наступает, у тебя за спиной не должны оставаться предатели и ослушники.
Однако, как видно, Всевышний не отнял своей руки от умной головы Кассима – и теперь ему на помощь летели защитники. Как нерегиль собирался отбить Джунайда, да еще и овладеть столицей Умейядов, оставалось покрыто мраком тайны. Но Аммару было интересно: если замысел Тарика осуществится, как законники объяснят сей головоломный казус – праведного шейха суфиев спасли от рук лицемеров неверные язычники и повелитель верующих.
От души расхохотавшись над этой мыслью, Аммар отдал приказ готовиться к рейду на Куртубу.
Еще день спустя
Над городским холмом садилось солнце – по небу разлилось мягкое желто-апельсиновое сияние.
С возвышения открывался прекрасный вид на аль-кассабу Куртубы – на все три стены города, запирающие пути в кварталы предместья, медины[30] и Верхнего двора. Мощные прямоугольные выступы башен, казалось, заливала горячая медь. Над тяжелым поясом третьей городской стены чернели в закатном небе треугольная крыша и узкие выступы балконов Факельной башни – в ней находились покои главы рода Умейя. И конечно, даже отсюда, из далекого предместья, глаз ясно различал гордый очерк высоченной прямоугольной башни минарета – и далеко отнесенную от него громаду купола Пятничной мечети. Ее обширный четырехугольник скрывали стены и плоские крыши крепостных башен, но даже издалека, даже скрытое от глаза, здание намекало на свой невообразимый размер – минарет и купол разделяло приличное расстояние. Неудивительно: длина стены масджид, говорили люди, равнялась ста пятидесяти локтям.
