Лагерь войск халифа у стен Альмерийа, три дня спустя
– …Что значит – оставил командующим Мубарака аль-Валида и ускакал?
Военачальники разводили руками. Аммар, конечно, получил известие об этой выходке самийа еще на подходе к городу, но вчуже продолжал надеяться, что это лишь слухи для обмана вражеских лазутчиков. Но нет, оказалось, что осведомители ибн Худайра говорили истинную правду: Тарик оставил вверенное ему войско на военачальника из Аммаровых вольноотпущенников и умчался иблис его знает куда – причем в сопровождении невесть откуда взявшегося отряда воинов-сумеречников. Впрочем, каких воинов – половину этого насвистанного шайтаном сборища неверных составляли бабы. Да, верхами и при аураннских коротких мечах-тикка – кстати, страшных в ближнем бою, если сражающийся знал, как с тикка управляться, – но все равно бабы!
Да, Тарик оставил распоряжения для осады. Более того, он оставил для Аммара аж целое письмо с объяснениями, извинениями и нижайшими заверениями в преданности. Все как всегда: «Отверг он слова мои, внял он хуле, // Меня уличил в несодеянном зле; // Неужто он тучей свой лик омрачит // И скроется месяц на хмуром челе?»[29] – да-да, нерегиль не отказал себе в удовольствии поиздеваться и в стихах тоже. Но как бы то ни было: проваливаться сквозь землю с этим шайтан-харимом он не имел никакого права!
Но и это было не все.
Отпустив военачальников готовиться к осаде – стены Альмерийа могли внушить уважение любому камнемету, – Аммар уединился с начальником тайной стражи. Исхак ибн Худайр просмотрел оставленное нерегилем письмо и заметил:
– О мой повелитель! Его план не так уж и плох, как я погляжу.
– Ты безумен, Исхак. Вы с самийа в последнее время слишком сдружились – и он тебя заразил. Теперь ты тоже болен на голову.
Аммар даже не сердился – для этого он слишком устал. Спорить тут было воистину не о чем: в письме Тарик уведомлял своего повелителя, что через пять дней от времени написания сего письма он со своим отрядом в двадцать мечей и десять воинов собирается взять Куртубу и держать ее до подхода войск халифа. Поэтому нерегиль нижайше просил своего повелителя оставить у стен Альмерийа десять тысяч войска для осады, а с остальными пятью спешить, «не останавливаясь и не размениваясь на мелкие крепости», к самому крупному городу Бени Умейя. Тарик обещал продержаться по крайней мере ночь – до утра шестого дня.
Пять фарсахов до Куртубы – что ж, в этом ничего невозможного не было, ашшаритская конница от века ходила в сквозные рейды и проходила через вражескую землю, как нож сквозь растопленный бараний жир. Но как нерегиль, да помилует его неверную безумную голову Всевышний, собирался брать город с помощью десятка баб? Выпустить их танцевать под стены с открытыми лицами?!
Меж тем ибн Худайр покашлял в кулак и широко улыбнулся:
– Дошло до меня, о халиф, нечто, могущее прояснить нам ночь неизвестности над планами Тарика.
– И что же это такое? – мрачно поинтересовался Аммар.
– У меня есть сведения, что нерегиль отправился в Куртубу спасать Джунайда.
Аммар ахнул, не веря своим ушам. Ибн Худайр лукаво усмехнулся и продолжил:
– Причем отправился в сопровождении Джунайдовой супруги, княгини Тамийа-химэ. Видимо, жизнь хозяина замка Сов почему-то оказалась дорога холодному нерегильскому сердцу.
– Благородный воин пришел на помощь слабой женщине – какой изящный ход, – покачал головой Аммар, все еще пытаясь переварить сказанное вазиром.
Не то чтобы это меняло дело – скорее, это многое проясняло.
Женитьба Джунайда давно стала легендой. Десять лет назад на границе с Ауранном вновь начались стычки, и в обе стороны через ничейные земли поскакали конные отряды. Всевышний в мудрости своей устроил так, что нечестивые сумеречники могли вторгаться на земли ашшаритов лишь через долину Диялы. Далее к западу рубежи халифата защищала пустыня, проходимая лишь в зимние месяцы – и то с риском попасть в хамсин и навеки остаться в черных песчаных дюнах. Когда сумеречники напали, изо всех пределов халифата в долину Диялы поспешили воины веры: долг священной войны звал их туда, где раздавался плач ашшаритов. Кассим аль-Джунайд, отпрыск знатного рода, ведущего происхождение от Умейяда, отправился на границу с Ауранном разить убийц и грабителей – и, как и пристало воину веры, принять венец мученика в очередном жестоком бою. Судьба распорядилась так, что Джунайд не погиб, а попал в плен. Рассказывали, что его отвели к одной из княгинь нечестивых аураннцев, колдунье и ненавистнице человеческого рода. Эта женщина брала к себе на ложе смертных юношей из числа пленников – и выпивала их жизненные силы, оставляя под пологом иссохшие, обезображенные тела несчастных. Впрочем, рассказывали и по-другому: нечестивая аураннка приказывала вырывать у своих возлюбленных сердце и съедала его на завтрак после ночи утех. Так или иначе, но дни Джунайда были сочтены. Однако случилось так, что пленник сам пленил свою госпожу, и женщина Сумерек не сумела убить его – ибо полюбила. И она дала Джунайду волшебный напиток, дарующий нескончаемые годы жизни и молодости, и отреклась от дела мести людям. За это ее изгнали из земель Ауранна, и так они с Джунайдом оказались в ар-Русафа.
