Впрочем, многие полагали этот рассказ вымыслом – ведь Али запретил союзы и брачные соглашения между людьми и детьми Сумерек, а также между людьми и джиннами. Но у очагов старики продолжали рассказывать детям о волшебной жене внука пророка – как она стояла на скале над рекой, а ветер развевал ее длинные черные волосы. Платье женщины Сумерек соткали из лунного шелка, и оно блестело и в свете месяца, и в свете солнца. Потому говорят еще, что не надо ходить на реку в новолуние. Увидишь блеск белого шелка на волне – и все, потеряешь голову. Девица бросится в воду, не стерпев зависти к такой красоте, а юноша всю жизнь промается, мечтая о темноволосой женщине с бледной кожей и огромными лунными глазами, не женясь и не принеся потомства.
Комья иссохшей под солнцем земли рассыпались под копытами коней. Ханаттани шли налегке, в одних хлопковых кафтанах поверх рубах и сандалиях на босу ногу – пекло немилосердно. Даже Тарик, обычно предпочитавший таять на полуденном солнце подобно шербету, покрыл голову куфией – правда, совершенно белой и без узоров. Впрочем, нерегиль не принадлежал ни к одному из ашшаритских племен и кланов – какие узоры, спрашивается, и какие цвета, красный или черный, должен был он выбрать для головного платка?
Феллахи, завидев неспешно идущие отряды, бросали корзины с персиками и припадали к земле в почтительных поклонах – впрочем, без особого страха. Гвардейцы халифа – а то, что идут именно ханаттани, всякий мог понять по серым кафтанам и белым длинным знаменам над чалмами всадников, – так вот, гвардейцы халифа славились своей дисциплиной и достоинством. От них не ждали никакого зла. Потому от земли то и дело поднималось чье-нибудь чумазое лицо и начинало таращиться на блеск копий.
Саид прорысил вдоль растянувшегося походного строя своей сотни. Слева у канавы он успел заметить с десяток уткнувшихся в землю феллахов – видно, не местных, поскольку рядом с ними не было ни корзин, ни мотыг. Похоже, идут из селения в селение: в долине вилаяты стояли близко друг к другу, и земледельцы то и дело отправлялись к родственникам – то в гости, то на свадьбу, то на соболезнование. Вороной Саида запорошил пылью согнутые спины: в основном женщин в грубых полотняных платках – сельские, в отличие от горожанок, повязывали их по самые глаза, так что лица толком не разглядишь – и наглухо замотанных хиджабах из некрашеной сероватой тканины. У феллахов даже черный цвет для абайи и белый для рубахи считался звездной роскошью – в крашеной и беленой одежде щеголяли лишь местные богачи.
Вдруг за спиной Саида раздались возгласы – и дробь копыт коня, идущего галопом. Оглянувшись, молодой сотник увидел всадника в ослепительно-белой накидке, верхом на высоко вскидывающем ноги сиглави. Саида догонял господин Ястреб. Впрочем, Тарик вдруг резко натянул поводья – конь запрокинул морду и присел, пытаясь встать в мстительную свечку. Саид приложил руку ко лбу и присмотрелся: оказалось, господин Ястреб осадил скакуна прямо рядом с теми самыми феллахами-путешественниками. Бедняги вжались в дорожную пыль, а сверху на них сыпались мелкие камни и комья земли из-под копыт сердито молотящего ногами сиглави. Тарик наконец справился с конем и – вот странно-то! – обратился к одной из женщин, пытавшейся на коленях отползти в канаву.
Господин Ястреб говорил с этими сельскими бабами довольно долго. Саид все оборачивался, а всадник на сером коне так и не двигался с места. Молодой каид уже устал удивляться – где Тарик и где ущербная разумом женщина из пыльного вилаята? – когда случилось нечто, чему сначала не поверили его глаза.
На месте, где только что покорно стояли на коленях феллахи, вдруг полыхнул ранящий глаза свет – и из сияния с хлопаньем крыльев поднялась в воздух стая невиданных белых птиц.
…Неспешно проезжающие ханаттани продолжали видеть жалких, простертых в пыли землепашцев. Тарег прищурился. Его глаза уже не отводил хитрый морок – яркие шелка и блеск драгоценностей слепили взгляд.
– Приветствую тебя, о благородный воин.
Женщина заговорила первой, на прекрасном классическом ашшари – и правильно сделала, что заговорила: сорвав с нее и ее спутников покрывало иллюзии, Тарег тут же схватился за меч.
