Нерегиль пребывал в состоянии умеренной ярости и потому сидел на подушке за левым плечом Аммара молча, не принимая никакого участия в разговоре. Тарика с трудом, но удалось убедить, что джунгары – люди, а не какие-то твари, с которыми он воевал у себя на западе. Но упрямый нерегиль все равно считал, что джунгарское посольство следовало отправить восвояси, пройти оставшиеся до Халхи четыре дневных перехода и поступить с кочевьями братьев так же, как ашшариты поступали с джунгарскими кочевьями до того. То есть упразднить. Нерегиль считал, что принуждение джунгар к миру – такими мудреными словами он называл этот поход – нужно довести до конца.
Тем временем Аммар изложил условия ашшаритов. Джунгары должны дать заложников – от каждого хана одного взрослого и троих несовершеннолетних сыновей, а также трех несовершеннолетних дочерей. Детей следовало воспитать при дворце халифа – в истинной вере, среди достойных наставников. Допустить в кочевья проповедников – чтобы люди степи услышали слово Всевышнего. Не преследовать и не чинить неудобств и препятствий обратившимся в веру аш-Шарийа. Беспрепятственно пропускать все караваны, идущие из Хань и Ханатты, – и обеспечивать им охрану и сопровождение. Карать смертью или выдавать ашшаритам осмелившихся напасть на купцов или путешественников. Карать смертью или выдавать ашшаритам всякого военачальника или предводителя, осмелившегося переступить границы халифата со злыми намерениями. Платить дань и раз в два года являться в Мадинат-аль-Заура для подтверждения вассальной присяги – со всей семьей, до последнего грудного младенца и младшей наложницы. Халиф правоверных оставлял за собой право удержать при себе любого члена семьи хана – не считая тех, кого уже доставили к его двору как заложников.
Араган-хан подумал, покрутил ус – и согласился.
Когда неожиданно раздался голос Тарика, все вздрогнули.
Нерегиль пролаял что-то по-джунгарски. Предводитель кочевников долго молчал, прежде чем ответить. Но в конце концов ответил.
– Что он спросил? – дрожа от злости, наклонился Аммар к Ханиду.
В конце концов, у нерегиля могло хватить уважения к своему повелителю и к собранию, чтобы задать вопрос на ашшари. Но не хватило. Это мне за последний выезд и дракона, подумал Аммар. Ну какое же злопамятное создание.
Ханид тем временем перевел:
– Тарик спросил, откуда Араган узнал про оставшихся в живых троих Мугисов и про место, где они скрывались.
Аммар медленно кивнул. Злопамятный-то злопамятный, но умный – этого не отнимешь.
Кочевник начал говорить – медленно, осторожно взвешивая каждое слово:
– Я ничего не узнавал, – так же медленно и осторожно переводил Ханид, – все узнал мой благословенный отец Эсен-хан. Отец часто общался с Тенгри и духами, и ему было открыто многое. Он видел, если кто-то таит злобу и лелеет планы мести. Злоба и ярость Мугисов поднимались для него, как дым от костра в степи, – издалека видно.
Тарик опять что-то пролаял на наречии кочевников.
– Он спросил, почему именно Мугисы? Почему не Тамим? Не Бармакиды? – срывающимся от страха голоском пискнул Ханид.
Ого, подумал про себя Аммар. Без году неделя в аш-Шарийа, а какая осведомленность. Тамим были несправедливо истреблены после несправедливой казни своего главы. Отец опасался мести за гибель благородного и – тут Аммар был с собой честен – ни в чем не повинного старого Хусейна. А вот Бармакидов перебили за разврат и нечестие Джафара ибн Бармака: тот не нашел ничего лучшего, чем навещать по ночам покои Аббасы, сестры халифа Мухаммада, отца халифа Амира, отца Аммара. Аббаса прижила от любовника двоих детей, причем мальчиков. Когда непотребства в хариме халифа вскрылись и вышли наружу, ярость эмира верующих трудно было утишить казнью одного Джафара. Халиф опасался, что племянники станут угрозой для старшего сына, – и приказал сжечь незаконнорожденный приплод Аббасы в печи. Саму же Аббасу он приказал заколотить в деревянный ящик и утопить в Тиджре. А Бармакидов схватили и умертвили – кого распяли на мосту, кого четвертовали. Женщин и детей, как водится, продали бедуинам и хозяевам певиц и лютнисток.
