Нерегиль скривился, но не нашелся с ответом.
– И раз уж тебе придется сражаться с магом, Тарег, позволь нам все-таки отблагодарить тебя за спасение Джунайда, – мягко сказала княгиня.
И кивнула слугам. Пикси, семеня и посапывая, подтащили к возвышению длинный сверток, обмотанный синим в мелкий узор шелком. Тамийа-химэ, с трудом перегибаясь через большой живот, наклонилась и развернула ткань. В раскрытых пеленах обнаружился длинный прямой меч в роскошных черных лаковых ножнах, окованных золотом. Длинная, в полтора хвата рукоять оканчивалась навершием в виде оскаленной морды тигра, а чеканная гарда представляла собой две лапы с выпущенными когтями.
Тарег осторожно протянул к мечу руки – тигр раздвинул пасть и зарычал. Нерегиль цыкнул, тигр замолк. Благоговейно просунув ладони под рукоять и под ножны, Тарег поднял оружие. И начал медленно-медленно выдвигать клинок. Полированная до ослепительного блеска полоска стали полыхнула нездешним светом. Нерегиль сморгнул и увидел в зеркале меча свои глаза. И резко вдвинул клинок в ножны:
– Прошу прощения. Я не могу это принять. Я…
– Это оружие больше подходит защитнику[58], чем тот ножик, который тебе дали люди, – жестко прервала его аураннская княгиня. – Теперь меч Митамы – твой, Тарег-сама. И пусть он принесет тебе удачу, князь.
Тарег кивнул. И низко поклонился княгине и ее супругу.
– Седлайте коня, – приказал Джунайд. – И надо же, я снова вынужден разрешить тебе взять моего запасного хадбана, о нерегиль.
И шейх суфиев рассмеялся странным сухим смехом.
Зеленая глазурь на огромном куполе дворца ярко сияла в лучах солнца. Баб-аз-Захаб видать было издалека – и легко на него править, петляя в извилистых переулках.
Перед воротами дворца расположился Сук-аль-Газл, рынок торговцев пряжей. Запыленный и уставший после долгой дороги всадник неспешно прокладывал себе дорогу в толпе трясущего разноцветными нитями народа. С высоты коня он, улыбаясь, разглядывал смуглых людей в маленьких шапочках и чалмах – орущих, жестикулирующих и ожесточенно торгующихся. «Три дирхам и два данга! Это грабеж! Вот уж три года, как я плачу за здешнюю синель три дирхам, и ни дангом больше!..»
Стражники в воротах почему-то не обратили никакого внимания на спокойно въехавшего под поднятые зубья решетки верхового. А должны были, потому что хоть на всаднике не было доспехов – на плечи накинута простая дорожная джубба, волосы перевязаны ярко-синим шелковым платком – за плечами у того был пристегнут меч. Еще один длинный клинок явственно угадывался в длинном свертке, притороченном у правого стремени.
А всадник, отплативший страже тем же равнодушием, спокойно поехал дальше – через мощенный кривым булыжником Двор привратников, мимо снующих по своим делам слуг, по пыльной тропинке мимо огородов и фруктовых садов ко вторым воротам – и к площади для церемоний. Там стучали молотки и слышались крики надсмотрщиков: на месте страшной славы башни Заиры возводили новую дворцовую мечеть. А уж через нее, уступая дорогу полуголым людям с полными камней и раствора носилками, всадник неспешно ехал дальше – мимо аптекарских огородов, через квартал гулямов внутренней резиденции, мимо старых и новых, сверкающих полированным мрамором мавзолеев и больших могильных плит. По забирающим вверх улочкам всадник двигался к Пестрым – из-за горящих на солнце изразцовых фризов – воротам ас-Сурайа, резиденции семьи халифа. За этими-то воротами и высился, уходя в яркое голубое небо, огромный зеленый купол.
Стража не вызвала всадника на пароль и даже вовсе не заметила. Тарег – а это был, конечно же, он – беспрепятственно въехал под прямоугольный свод, и спустя мгновение конь звонко зацокал подковами по полированным плитам Миртового двора.
Видно, непривычный звук – в Миртовый двор по понятным причинам как-то не принято было въезжать верхом – привлек внимание прислуги. Отводящие глаза чары спали, люди в оранжевых кафтанах невольников-худжри[59] заметили Тарега и заорали, наперебой показывая на него пальцами.
Нерегиль невозмутимо спешился у длиннейшего и широченного пруда, занимавшего почти весь двор, и отпустил коня напиться. А сам, не обращая внимания на нараставший вопль и крик вокруг себя, наклонился над маленьким фонтанчиком, сбрасывавшим воду в пруд, размотал пыльный шелк платка и принялся умываться. В конце концов, он не мог предстать перед своим повелителем с грязным лицом.
