Эфраим продолжал следовать полученным и инструкциям: он задал мне еще несколько вопросом об исчезновении Джерома и о моих повседневных занятиях. Мое мнение о наиболее подходящей кандидатуре на вакансию архидемона Сиэтла его точно не интересовало, равно как и то, что я думаю о других демонах. Ничего удивительного — мы с ребятами давно поняли, что не имеем права голоса в сложившейся ситуации. Я попрощалась и пошла искать Романа, думая, что он уже успел обшарить весь пляж. Однако я обнаружила, что он играет в мяч с детьми на лужайке. Детишки были еще совсем маленькие, поэтому они просто стояли в кругу и перекидывали друг другу мяч. Роман кидал очень аккуратно, так чтобы им было легко поймать. Я остановилась, пораженно наблюдая за ним. Он, похоже, относился к игре совершенно серьезно. Странное зрелище: страдающий социофобией потомок ангелов играет с детьми в мяч…
Роман заметил, что я наблюдаю за ним, бросил мяч одной из девочек и, к бурному разочарованию ребятишек, ушел. Они уговаривали его остаться, но он помахал им рукой и сказал, что ему пора.
— Может, еще поиграем на обратном пути, — радостно заявил он.
— Понять не могу: то ли это все ужасно мило, то ли просто ужасно. Наверно, и то и другое.
— А что тут ужасного? Я убиваю только бессмертных. Детей не трогаю.
— Ты бы видел, какое у тебя сейчас лицо. Ты здесь искал? — махнула я рукой на окрестности.
— Нет, зачем же лишать тебя законного удовольствия. Кто звонил?
Идя по пляжу, я пересказала ему разговор с Эфраимом и под конец призналась:
— Я едва сдержалась, чтобы не рассказать ему про Грейс.
— Хорошо, что все-таки сдержалась, — похвалил меня Роман. — Нам еще не все известно.
— У нас мало времени, — проворчала я. — Да и что еще мы можем узнать? Да, кстати… в тот день, когда похитили Джерома, происходило что-то странное, я никак не могу понять…
Я застыла на месте пораженная.
— Роман! Смотри!
Он посмотрел в ту сторону, куда я показывала. Небольшой участок пляжа, рядом с мусорным баком, был завален мелкими серыми и белыми камнями. Я побежала вперед, не обращая внимания на набившийся в туфли песок. Черт, неужели после всех бесплодных поисков по каким-то странным полунамекам мы все-таки что-то нашли?! Неужели в последний момент нам все-таки удалось найти Джерома?!
Не обращая внимания на удивленные взгляды детей, я опустилась на колени и начала переворачивать камни и рыться в песке под ними, жалея, что не захватила совок или что-нибудь в этом роде. Через минуту меня догнал Роман.
— Ну что ты стоишь? Помоги мне! — закричала я.
— Его здесь нет, Джорджина.
— Как нет? Мы рядом с соленой водой. Песок есть. Белые камни есть. Если верить символам печати, он должен быть где-то здесь!
— Я ничего не чувствую. Его здесь нет. Острые края камней ранили пальцы, но я продолжала рыться в песке, хотя слезы застилали глаза. Только сейчас я по-настоящему осознала, насколько сильно боялась, что Джером никогда не вернется к нам. После того как я стала суккубом, мне нигде не удавалось задержаться надолго. Здесь, в Сиэтле, я отвоевала себе островок спокойствия, и мне совсем не хотелось перемен. Я просто не могла потерпеть неудачу после всех испытаний, выпавших на мою долю.
— Для этого и нужна печать — ее магия скрывает место, где держат Джерома! Еще бы ты что-нибудь почувствовал!
— Печать скрывает это место только от тех, кто не ищет его специально. Поверь мне, его здесь нет.
— Может быть, тебе просто не хватает силы почувствовать его.
Вздохнув, Роман опустился на колени рядом со мной и еще раз повторил:
— Перестань, Джорджина.
— Черт! Он должен быть здесь!
Роман обнял меня сзади, поймав за запястья. Я попыталась вырваться, но он крепко держал меня.
— Хватит, Джорджина. Джерома здесь нет. Единственное, что отличает это место от остальных, — вонь из мусорного бака. Мне жаль.
Еще какое-то время я сопротивлялась, но потом поняла, что это бесполезно. Убедившись, что я успокоилась, Роман отпустил меня. Я обернулась и посмотрела на него, глотая слезы.
— Это был наш последний шанс, — тихо прошептала я. — Теперь уже слишком поздно.
Роман внимательно смотрел на меня глазами цвета морской волны. В его взгляде не было ни гнева, ни угрозы — только сочувствие.
