Покинув Дамару, он по привычке продолжал носить свои красно-желтые жреческие одеяния. С годами они совсем износились, остался только позолоченный амулет. Павел стал ходить, как лесные бродяги, в грубых одеждах из шерсти и кожи. Изменился он и в другом: двигался, как охотник, которым теперь стал, — осторожный и в то же время уверенный в себе — и на поясе всегда носил готовое к бою оружие.
Надо было спешить, и Уилл на ходу объяснил, в чем дело.
— Не понимаю, — сказал Павел, выслушав его рассказ. — Если они что-то замышляли, то почему просто не всадили ей в спину нож? Зачем сидеть и ждать, пока она истечет кровью?
— Подозреваю, — сказал Уилл, — что они действительно за кем-то послали, но не за жрецом, а за своим вожаком. Вот они и дожидались, что он придет и решит, что делать: убить или ограбить ее и что потом делать с награбленным, а может, потребовать за нее выкуп или продать ее в рабство.
Трое собеседников подошли к сомнительного вида трактиру на окраине Илрафона. Вдали виднелись обгорелые остовы домов, уничтоженных каким-то бедствием, постигшим порт. Разрушенное никто не потрудился снести или восстановить. Войдя в таверну, Павел обнаружил примерно то, что и ожидал увидеть: мертвые крысолюди, раненая, лежавшая без сознания девушка удивительной красоты, несмотря на пепельный цвет лица и разорванное платье, сквозь ткань которого проступала кровь, и, наконец, Дорн, сердито глядевший на него.
— Ну и что вас так задержало? — раздраженно спросил великан.
— Мы отправились сразу, как только этот дурак пришел и сказал, что я нужен, — ответил Павел.
Он опустился на колени рядом с девушкой, оторвал рукав ее платья и поморщился. Раны были даже серьезнее, чем он ожидал. И все же, милостью Летандера, он мог спасти ее, хотя для этого требовалось воспользоваться самой могущественной магической силой, которая была в его распоряжении. Павел произнес магическую формулу, и его руки начали излучать золотой свет. Он приложил ладони к кровавым ранам на теле девушки.
Когда заклинание сделало свое дело, ладони Павела остались словно опаленными. Когда ощущение жжения в них ослабело, раны на теле девушки перестали кровоточить и затянулись. На ее коже цвета слоновой кости остались лишь едва заметные розовые полосы, как будто раны заживали не одно десятидневье, губы ее порозовели, а к щекам вернулся румянец.
— С ней все будет хорошо, — сказал Павел.
— Ну хоть на что-то ты годишься, — заметил Уилл. Учитывая их вечную шутливую вражду, в его устах это было нечто вроде похвалы.
Веки девушки дрогнули, и она открыла глаза. Огромные, блестящие, необыкновенного фиолетового оттенка, они поражали, впрочем, как и весь ее облик. На мгновение взгляд ее остановился на Павеле, затем скользнул на священный кулон, висящий у него на шее.
— Это вы меня исцелили? — спросила она. Несмотря на перенесенные страдания, голос ее звучал чисто, как свирель. — Благодарю вас, и Летандера тоже.
Уилл усмехнулся.
— Не стоит благодарить шарлатана, — сказал он. — Обычно он только все портит и губит больных. А вот мы с Дорном потрудились на славу. Я — Уилл Тернстон. Вообще-то на самом деле Уилимак, но для друзей — просто Уилл.
— И вам спасибо, Уилл Тернстон, — сказала она. Павел помог ей подняться и сесть в кресло. — И вам, добрый Грейбрук.
Как и следовало ожидать, Дорн только что-то промычал и отвел глаза. Он сам устыдился своей неучтивости, но так ничего внятного и не сказал.
— Мое имя — Кара… ну, пусть будет так, — сказала девушка. — И меня уже давно беспокоит остальная его часть.
Знакомство состоялось, и священнослужитель отправился разузнать, что есть в кладовке за стойкой, и принести Каре какой-нибудь освежающий напиток.
Карлик спросил:
— А как же, позвольте спросить, милая девушка, вы оказались среди такого сброда? — Он указал костяной рукояткой своего топора на мертвых оборотней.
— На меня напали прямо на дороге за городом, — ответила Кара. — Я серьезно пострадала, но мне удалось спастись бегством, и я постучала в первую попавшуюся дверь. Думаю, остальное Уилл вам рассказал.
— Более или менее, — сказал Рэрун, сев на высокий табурет и свесив короткие ноги в замшевых сапогах. — Однако он не знает, кто же на вас напал.
