Хохоча на бегу, они направились к группе женщин. Те играли в свои собственные азартные игры и освободили место для пришедших. Сандрин взяла свои бусы из красного стекла и, стараясь не отставать, положила их к закладам женщин.
Она с волнением ожидала, когда дойдет ее очередь тянуть меченые кости. Первая женщина выбросила двадцать, значит, выиграет тот, кто приблизится к этой цифре. Сандрин смотрела, как женщина справа от нее подбросила кости вверх. Когда они упали, женщины наклонились, пересчитывая очки. Одиннадцать. Даже близко не лежали, Сандрин взяла горшок с костями, встряхнула, затем резко подбросила их в воздух. Она слышала, как кости стукнулись о землю. Потом наклонилась, чтобы выкрикнуть цифру первой, пока никто не успел подсчитать.
— Семнадцать! — Сандрин откинулась назад. Впервые ей удалось с первого раза так удачно бросить кости.
Она пыталась сдерживать волнение, пока горшочек с костями передавали по кругу. Но никто не приблизился к цифре.
— А! — крикнула Сандрин, входя в круг и собирая выигранные ею яркие разноцветные бусы. Потом засунула их в карманы юбки.
— Куда ты идешь? — спросила Рыжая Олениха, следуя за ней.
— Хочу отдать это матери. Здесь много синих бус, а она всегда ищет именно синие бусы.
— Твоя мать сегодня ночью будет занята, Яркая Звезда. Она все еще будет слушать людей племени.
— Да, ты права, — ответила Сандрин, поглаживая гладкие бусы в кармане.
— Сандрин!
Сандрин вздрогнула, услышав отцовский голос: она узнала интонацию.
— Мне надо идти, — сказала Рыжая Олениха, спеша прочь. Глаза ее перебегали с Сандрин на Люка Ренара.
Сандрин повернулась и направилась к отцу. Люк сидел возле хижины дедушки, черная краска уже была смыта с его тела. Это был коренастый мужчина с широкой грудью и толстыми руками, черноволосый, с ярко-голубыми глазами. Такие же глаза были и у дочери. Он красив, подумала Сандрин, и легко представила его во Франции, одетым в модную одежду, среди веселой толпы.
— Бож жун, пер, — сказала она, наклоняясь к нему и целуя.
— Приятно слышать, что ты не забыла свой родной язык, — ответил Люк, кутаясь в одежду. — Садись.
— У меня много дел, отец. — Она переминалась с ноги на ногу.
— У тебя их так много, что некогда и словечком перекинуться с родным отцом?
Сандрин округлила глаза. Отец всегда повторял одно и то же, когда хотел с ней поговорить, и это всегда действовало одинаково. Сандрин села и полезла к карман, чтобы показать отцу пригоршню бус.
— Погляди, что я выиграла для мамы.
— Я уже говорил, что мне не нравится, когда ты играешь. Это дикость. — Люк покачал головой. — Кроме того, мы можем и купить бусы.
У твоей матери их может быть столько, сколько она пожелает.
Сандрин хмуро взглянула на него и положила бусы обратно в карман.
— Ей нравятся синие, и мы никогда не можем их купить.
— Дело не в этом, Сандрин. Ты ведь и так знаешь, как я отношусь к игре.
— Но в этом же нет ничего плохого. Кроме того, ты же сам научил меня играть.
— Карточная игра для мужчин, а это — совсем другое дело.
— Не вижу разницы.
— Не спорь со мной, Сандрин. Моя дочь не должна играть в кости, как дикарка.
Сандрин вздохнула. Не было смысла спорить. Она никогда не переубедит его.
— Мама сегодня была очень красивой, правда?
— По-моему, твоя мать всегда красива. Сандрин улыбнулась.
— Я горжусь тобой, папа.
— Гордишься мной? Почему?
— Потому что ты был сегодня здесь. Ты позволил, чтобы тебя раскрасили и пошел в парильню вместе с дедом.
— Черноногие всегда ко мне хорошо относились. Было бы оскорбительным не прийти сюда, когда твоя мать проходит столь важное испытание.
— Но если ты считаешь, что Черноногие такие хорошие люди, почему же ты огорчаешься, когда я провожу здесь свое время? — Сандрин пристально смотрела на отца. Он расправил плечи.
— Я не против, что ты проводишь время здесь, Сандрин. Черноногие — тоже твой народ. Просто мне сложно принять некоторые их обычаи.
— Мне тоже сложно принять их. Я не понимаю, зачем Маленькому Медведю завтра подвергать себя пытке. — Сандрин поглядела на отца не в состоянии скрыть своего страха. — Мне тревожно, отец. Что, если он не выдержит испытания?
