Янтарное ожерелье - страница 9

Прежде Ли Чан не раз переносил пинки и удары, и безропотно мирился с этим, полагая, что такой удел уготован ему судьбой.

Но сейчас, когда чувство человеческого достоинства пробудилось в нем, он не мог стерпеть оскорбления.

О, если бы Ли Чан мог предвидеть, что этот человек набросится на него внезапно, по-предательски, то не дал бы себя в обиду.

Но теперь поздно думать об этом. Сделанного не воротишь.

И Ли Чан, усевшись в стороне от узкого пучка солнечного света, падавшего из открытых дверей, стал размышлять о происшедшем.

Чем вызвано появление иностранца в лавке? Почему он так настойчиво допытывался о судьбе ожерелья? Отчего пришел в ярость, узнав, что оно попало в руки русского моряка?

Несомненно, здесь скрывается тайна. Разгадать ее невозможно. Но ясно одно: иностранец бросился по следу русского, и русскому грозит опасность.

Опасность...

Внезапно Ли Чана осенила мысль: ведь русские — друзья его родины и, значит, друзья всех китайцев. Разве может Ли Чан оставить друга в беде?

Нет, нужно предупредить его, предупредить во что бы то ни стало. Иностранец не остановится ни перед чем.

Но как сообщить русскому моряку о нависшей над ним угрозе?

Как?

А что, если русский корабль еще стоит в порту? Ведь с того дня прошло не больше двух недель.

Антиквар вскакивает на ноги. Он наливает из кувшина в таз воду и обмывает голову. Затем поспешно сбрасывает халат, надевает короткую синюю куртку и соломенную шляпу.

Захлопнув дверь своей лавки, он торопливо шагает по озаренной полуденным солнцем улице.

— Суши весла!

Вельбот ткнулся форштевнем о гранитный причал. Капитан Токарев ухватился за железный скоб-трап и выбрался на набережную. За ним последовал четвертый штурман Фомичев.

Тотчас обоих моряков обступила шумная толпа уличных торговцев, чистильщиков обуви и нищих.

Выкрикивая на гортанном языке незнакомые фразы, они теснили друг друга, протягивали руки.

Капитану и штурману не без труда удалось отделаться от них.

Время близилось к вечеру. Капитан спешил попасть в агентство до закрытия. Если они опоздают, то «Амуру» придется стоять на Сингапурском рейде до утра, чтобы откорректировать карты для дальнейшего рейса.

Токарев оглянулся, ища глазами такси. Но ни одной машины не было.

Разгадав намерение иностранцев, к ним подкатил велорикша.

Но Токарев отрицательно покачал головой. Даже рискуя опоздать, он не позволит себе унижать человека

Фомичев был вполне согласен с капитаном.

Несмотря на настойчивые уговоры возницы, моряки категорически отказались от его услуг.

Они пошли быстрее, стараясь держаться в тени пальмовых деревьев.

Токарев не раз бывал в Сингапуре и хорошо знал дорогу в агентство.

Фомичев, впервые попав в этот порт, с любопытством поглядывал по сторонам. Смесь роскоши и нищеты поражали молодого моряка.

Когда они свернули в узкий, словно щель, переулок, их догнал китаец в короткой синей куртке и соломенной шляпе.

— Господа! — окликнул он моряков на ломаном английском языке. — Один момент, господа.

Токарев на ходу отмахнулся рукой.

— И чего ему от нас надо, — бросил он спутнику.

Но китаец не отставал. Поравнявшись с моряками, он дотронулся рукой до капитана.

— Ну, что тебе? — недовольно спросил Токарев, останавливаясь.

Китаец порывисто дышал, отирая ладонью пот с худого, матово-желтого лица. Было видно, что он чем-то взволнован.

— Говори же, — повторил капитан.

Тогда китаец спросил негромко:

— Капитан — русский?

Токарев утвердительно кивнул.

— Для тебя дело есть. Секрет.

Токареву пришло на ум, что, возможно, этот человек провоцирует его. В иностранном порту можно ожидать всего.

Но в голосе китайца было столько тревоги и искренности, что капитан решил выслушать.

— Только поскорей, пожалуйста.

Китаец прижал руки к груди:

— Ли Чан мое имя. Лавочник я. Понимаешь: мало-мало торгую.

И Ли Чан, путаясь и сбиваясь, рассказал о том, как русский моряк купил у него ожерелье, которое разыскивает свирепый, как тигр, человек.

— Большая беда русскому может быть, — закончил китаец, — его предупредить надо.

— Когда этот русский купил у тебя ожерелье? — спросил Токарев.

Китаец подсчитал по пальцам:

— Тринадцать дней назад, господин.