Бусыга сказал, едва удерживая смех:
— Я в зверя единорога верю, ибо то есть наш зверь — конь со святым рогом во лбу. А в такую шею я не верю!
— Не верь. — Мастер усмехнулся. — Не под пыткой стоишь. А потому я сейчас найду то, что надобно: того зверя, в которого придётся поверить, чтобы сотворить! — Он положил в сторону очередной лист из сундука: — Вот, гляди! Зверь зебра.
— А зачем лошадёнке полосы? — Бусыга спросил и тут же обиделся: — Ну, чего столько пытали, а? Можно было сразу показать натурального коня, только полосатого — и шабаш! Но арабы в такого коня не поверят и головы нам в Индиях снесут!
— Арабы поверят, — грубо ответил Бусыге княжий книгочей. — Они каждый день таких зверей видят. Ибо в Африке живут. И жирафов видят, и бегемотов. И зебров. И единственный выход прорваться сквозь ихние кордоны — это от великого нашего князя послать ему чудный и редкий подарок — животное зебру...
— Подарок — это хорошо! — утёрся рукавом Бусыга. — А на самом деле раскрасить молодую кобылицу полосами, так?
— Мудёр парень! — согласился Мастер. — Далеко пойдёт. И арабы его не остановят. Особливые краски для конской шерсти я составлю через день. Ищите молодую кобылку. Покрасим, дадим просохнуть. А потом будем пробовать те краски смыть. Мочой коровы, человеческой мочой, простой водой. Другого мытья арабы на границе или в гиссарлыках... ну, на своих таможнях... и не придумают.
* * *
А другим утром, как оказалось, за непонятным человеком с белой крашеной бородой приезжали татары. Чьи — не понять. Полусотня их лениво потолкалась у закрытых ворот Кремля, им вынесли все купеческие тюки и вывели двух «девиц», оказавшихся уже бабами в возрасте. За обман и на всякий случай тем бабам ночью отрезали языки.
Страж у кремлёвских ворот сказал по-русски тем татарам:
— Не расторговался ваш купец... — и ворота в Кремль захлопнулись.
В княжеской конюшне гридни вбили в землю колья, четыре штуки, завели туда молодую кобылицу, трёх месяцев отроду, привязали ей ноги к тем кольям. Она стала жалобно звать свою мать. Пришлось заводить и кобылу-мать. Мастер принёс список с египетского папируса и бадейку с жёлтой краской.
Молоденькая кобылица имела нежный, слегка коричневый цвет шерсти. Вот по той шерсти Бусыга и стал малевать полосы, сообразуясь с рисунком. Мастер присел рядом, направляя руку Бусыги.
— Тут, в краске, смотри, купец, растёртое золото. Ты уж краску-то береги, ладно? — успел ещё сказать Мастер.
Но какая сволочь надела путы большой кобыле на передние ноги, а про задние ноги забыла? Наплевала та сволочь, значит, на судьбу всей великой индийской затеи? Мать-кобылица, возмущённая, что её дочь непотребно мажут, повернулась задом к красителям и крепко лягнула их обеими задними ногами.
Бусыга получил подковой по правому плечу, Мастер — по голове. Не будь в конюшне дремлющего от скуки Шуйского, великий князь удавился бы с горя: ведь забила б кобыла за свою дочь зело нужных для Руси людей! Шуйский заметил, что кобыла отплясывает коваными копытами на валяющихся без памяти Бусыге и Мастере, заорал в голос и рубанул саблей по её шее.
— Врачей сюда! — заорал Шуйский. — Всех! — и пошёл раскатывать конюхов и кого попало русским площадным разгоном.
Тут и сам великий князь объявился. Услышал ор там, где его быть не должно. И вслед за боярином Шуйским такого укуба[67] наобещал подручным конюхам, что те порскнули из ворот княжьего дворца, аки бегемоты, разевая рты и топоча ногами по дощатой мостовой.
* * *
Только через месяц отошли от болезни Бусыга и Мастер живописи.
В середине греческого месяца августа посадили Бусыгу Колодина да Проню Смолянина в большой обоз. Главным распорядителем того обоза, до города Казани, Иван Третий назначил старшего книжника. Но не сказал псковским купцам, что старшим тот книжник будет до самого возвращения купцов в Москву из дальних и неведомых земель. Или до полного их невозвращения.
Провожать обоз Иван Васильевич не вышел. Велел сказать купцам, что у него собралось негаданно ганзейское посольство.
Посольство, и правда, приехало негаданно. Но оно может и подождать. Ибо сказано в преданиях глубокой старины: «Тот силен, кто не повален». А чтобы не повалили тебя, надо дубом казаться, а не ивушкой плакучей...
