Иван Третий самолично сгрёб монеты в кучу. Но кинжал так и оставил торчать в столе. Золото, великий князь сие знал с детства, людишек околдовывает. Кто золото хоть раз увидит, тот на серебро плеваться станет. Иноземцы увидели мешки с золотом. И кинжал рядом с Божьим металлом. Этого Ивану Третьему пока достаточно.
Его самого золото не трогало. Ему спокойно жить мешала земля. Чужая земля. Под другими володетелями. Но та, которая просто мечтала стать русской.
* * *
Вечером, когда иноземные корабли потерялись в серой мути Белого моря, князя Юрия Васильевича, приехавшего с повинной, позвали в Старостину избу, где остановился ночевать великий князь.
В сенях Юрия встретил княжеский дьяк Варнаварец. Он высоко, к самому лицу князя Юрия поднёс плошку с горящим тюленьим жиром. Глухо сказал:
— У великого князя с тобой станется не разговор — подлинный допрос. Говори по чести и по совести. Жить тогда будешь! — И уже в голос добавил: — Проходи сюда, Юрий свет Васильевич! Дверь в горенку вот она, тута!
Удельный князь Юрий Васильевич никак не мог смочить язык слюной, чтобы ответить наглому подьячему. Пока гонял сухой язык, на улице раздался конский топот и тяжёлое тело коня тупо грохнулось на землю, захрипело. В сени ввалился рослый детина в красном кафтане и в красной шапке с пером сокола по правому обрезу.
— Обожди, гонец, тут... — засуетился Варнаварец.
— Я тебе обожду! Война! Третьего коня загнал, — шумнул гонец. Он стукнул кулаком в дверь избы и, не дождавшись разрешения, вошёл.
Поутру первыми ушли от Архангельска сибирские татары. Ушли полной Ордой в сторону Великого Новгорода. За ними туда же понеслись двадцать гонцов великого князя, у каждого на шапке торчало по два сокольих пера. Спешный, спешный гон! Два гонца, но уже с тремя «соколами» на шапках, да каждый при трёх запасных конях, удерживали разгорячённых коней у Старостиной избы.
Государев подьячий Варнаварец протянул великому князю два толстых листа бумаги. Иван Третий, нахмурившись, пробежал исписанные листы, хмыкнул при виде отпечатка детского пальчика, положил листы на спину пригнувшемуся Шуйскому, на каждом написал своей рукой: «Великий государь всея Руси руку приложил». Отдал листы гонцам.
Те понукнули застоявшихся коней, в галоп пошли по широкой улице села, подбадривая себя взвизгами.
— У кого такой маленький пальчик? — спросил великий князь, не оглядываясь.
Варнаварец тихо ответил:
— Детей в Архангельском много...
— Молодец. Князя Юрия шумни ко мне.
— Здесь я, великий государь. — Удельный князь Юрий Васильевич поклонился старшему брату малым уставом.
— Помнишь наш писаный договор? Про то, что станешь ты мне, великому князю Московскому, везде и во всём помогать и повиноваться. А?
— Как же! Помню.
— Ну-ну. Собирай своё войско и двигай за мной.
— А куда?
— На Новгород. На Великий Новгород пойдём, удельный князь Юрий Васильевич. На город моей земли, который меня продать и предать задумал. И воевать меня задумал. Давай торопись, я повелел «поход»...
* * *
Большой воевода Иван Юрьевич Патрикеев при гонце прочёл указ государя всея Руси Дмитрия Ивановича немедля двигать большой полк на Великий Новгород. К сердцу подступила одышка. Руку великого князя Московского Ивана внизу листа он узнал. А пальчик... пальчик мог кто угодно приложить.
Вестей к нему из Москвы от Еленки молдаванской о походе на Новгород из Москвы не доносили. Выходит так, будто малолетний Дмитрий своим именным указом велел брать на брань Великий Новгород, а великий князь и государь всея Руси Иван Васильевич с этим согласился. Но он, великий государь, тут как бы и ни при чём.
— А кто пальчик... пальчик кто приложил?
— Великий государь Дмитрий Иванович приложил. Наследник, — ответил гонец. А рожа у самого — замоскворецкая, сытая, наглая.
— Чего врёшь? — сорвал горло на крик Иван Юрьевич. — Кому ты врёшь? Ты же от Архангельска сюда пришёл!
— Я не от Архангельска сюда пришёл, — нагло ответил гонец. — Я от великого государя Ивана Васильевича пришёл!
Иван Юрьевич оглянулся. Трое тысяцких большого полка стояли в пяти шагах от них. Лица строгие, тихие.
