А пять сотен самых негожих кобылиц, малодойных, его пастухи отгонят завтра к посольскому каравану московского князя. Московиты кумыс не пьют. Им какая разница, что за лошади?
Застучали у белой юрты копыта крепкого коня. Менгли-Гирей поднял глаза. Перед ним крутился на большом княжьем битюге здоровенный монах — книгочей из свиты великого князя Московского. Монах нагнулся с седла к воняющей мочой голове крымского хана:
— Великий князь Московский, две просьбы забыл тебе передать, великий хан...
— Говори! — пьяно махнул рукой крымчанин.
— Ежели услышишь, что у нас на севере скоро маленькая война почнётся, так чтобы не лез в наши пределы. А лез бы ты через Киев в пределы литвинские. Там будет пусто. Войска литвинские побегут противу нас стоять на севере у Великого Новгорода. Маленько разживёшься грабежом литвинских городов.
— Джаксы. Вторую просьбу говори...
— И, ел емень тар бек![44] Вели, чтобы нам дали кобылиц молодых, справных, удоистых, а не бабушкины слёзы! Не то московский государь обиду на тебя поимеет... Гойда! — и тяжёлый битюг тяжело пошёл в намёт, догонять своих.
— Опять обворовал меня Иван... — прошептал в сияющий бок серебряного ведра Менгли-Гирей. Там виднелась его кривая пьяная рожа. — Отдать придётся Ибану Базилевсу пятьсот хороших кобылиц...
— Ногаи донесли мне, что был ты, Ивашка Московский, у моего брата, у крымского хана. Зачем ездил? Меня дразнишь, да? — Казанский хан сидел на своём троне, увезённом из города Бухары ещё внуком Чингисхана, самим Бату-ханом, почти двести лет назад.
Перед троном стоял Иван Третий, великий князь Московский. А попробуй не стоять перед древним персидским троном! На нём ещё цари русов сидели, когда держали под собой Персию и Византию! А этот, который сидит сейчас там, наверху, и бормочет по-своему, он кто? Так, грелка для великого трона...
— Мен сен баламыс ба, айналайн... Казани Коган[45].
— Ты, Ивашка Московский, говори по-русски! Иначе мой толмач зря деньги станет получать.
— А чего тут говорить? Вот. — Иван Третий рассупонил польский кунтуш[46], достал свёрнутую шкуру сайгака с арабскими письменами и сунул назад себя, зная, что ханский толмач там.
Толмач живо и вслух прочёл грамоту крымского хана. Особливо выделил голосом, что четвёртая, любимая, жена Великого султана вот-вот родит и нужно ей делать подарок.
Услышав про роды султанской жены, казанский хан, родом сам от внука бухарского эмира и кыргизской бабы, соскочил с трона и пробежал вокруг Ивана Третьего:
— Мне, вперёд Крыма, почему не дал знать о такой счастливой вести?
— Ну, потому, что ты бы на Москву навалился, стал денег требовать на подарок мимо дани.
— Собачий хвост!
Иван Третий, великий князь Московский, переступил с ноги на ногу. Они, татары, от малого умишка думают, что это очень обидно, когда тебя называют «Хвост собаки». А это просто весёлая подначка арабов, дразнящих тех, кто пашет землю в одиночку. Собака всегда бежит впереди своего хозяина, виляя хвостом. Ибо понятно, что впереди может выскочить волк или, не приведи бог, татарин. Тогда верный сторож гавкнет, а пахарь тут же достанет топор или боевой лук.
Казанский хан вдруг остановил свой бег вокруг Ивана Третьего:
— А почему на колени не встал? Башку сейчас рубить тебе буду!
— Руби. Тогда не узнаешь, почему тебе не надо тратить деньги на подарок, великому султану. Менгли-Гирей потратит, а ты сохранишь.
— Почему это я не стану тратить деньги на подарок великому султану?
— Выкинула плод султанская жена... Праздника в Константинополе не случится.
— Радуешься, да? Ивашка ты московский! Радуешься, что не прирастают Магомедовы силы людями?
— Бабы — не люди, — скучно ответил Иван Третий. — Бабы они инструмент человека. Так и в Коране написано. И в Библиях.
— А? — Казанский хан толкнул своего толмача.
— Джарайт балкала! — тут же подтвердил толмач, зная наверняка, что хан евонный ни Корана, ни Библии не читал. — Правильно тебе говорит Иван Третий, московский князь.
— Езжай тогда домой, Ивашка московский. Там мои люди тебя ждут. Им денег дай. Они знают сколько.
— А нет денег на Москве. — Иван Третий уже дошёл до двери. — Все деньги у крымского хана. Ты сам слышал бумагу, сие подтверждающую. К зиме дань соберём да тебе принесём, тогда наши деньги сочтёшь. А пока нищие мы, хвосты собаки. — Иван Третий толкнул двери так, что обе высоченные половинки с грохотом резнулись об стены дворца.
