Данило Щеня и Михайло Степанович Шуйский встретились под Смоленском, куда воевода Данило придвинулся от Белгорода ускоренным маршем, реквизировав у поляков все повозки и лошадей. В Белгороде остались стоять гарнизоном двести стрельцов да малораненные казаки обещались помочь, ежели что.
Не успел Щеня. Гетман литвинский Константин Острожский, уже сел на город Смоленск и за какую-то неделю значительно укрепил его стены, подвёз продовольствие и припасы. Всех русских из города выгнали в чистое поле — подальше от еды, поближе к работе. За стенами остались одни только польские вояки. Город затворился.
— А что говорят доглядчики, сколько ещё полков польских да литвинских подходят к границам? Собираются ли они стать в оборону или пойдут нас атаковать? — спросил Данило.
Дьяк Военного приказа, имевший дело со шпиками и с допросами населения, покачал головой, потянул:
— Не ведаю...
— Ну, ступай, ведай, — отмахнулся от него Данило Щеня.
Когда дьяк покинул шатёр, Михайло Степанович Шуйский звезданул плёткой по скамейке:
— «Не знаю». «Не ведаю»... Совсем варёные у тебя люди!
— Варёные, — согласился Данило. — Ты бы мне лучше Николу Моребеда привёз. Он эти места знает.
— Я тебе и Николу привёз и тут, недалеко, под Ельней, оставил сорок тысяч дворянского ополчения. Вот указ великого государя, возьмёшь их под свою руку.
Данило Щеня положил государев указ на стол, не развернув. Откинул полог шатра, выглянул наружу. Шатёр стоял в версте от Смоленска, а перед самым городом бродили толпы горожан — очищали, старинный ров, наваливали вал против русской конницы...
Дворянское ополчение под его команду выделили... Эхма! Данило знал, как воюет дворянское ополчение. Только кто дрогнет, так все и бегут. Нужна самая что ни на есть подлая задумка, чтобы ударить разом и всю оборону литвин поломать! А вот что там у них позади первой линии обороны? Позади Смоленска? Поляки встали? Можно и увязнуть на пару лет, гоняясь вокруг города за поляками.
Михайло Степанович Шуйский всё выглядывал из шатра, кого-то поджидал.
— Торопишься или как? — спросил Шуйского Данило Щеня. — Обедать что, не сядем?
— Давай быстро по стаканчику, и я поеду. Вон мои охранные стрельцы уже гоношатся, меня ищут.
Выпили без радости, просто так.
— А ты теперь куда? — спросил Щеня, наливая по второй.
Михайло Степанович выпил и вторую, что-то пожевал, ответил раздумчиво:
— А меня государь послал на самое гиблое место: держать линию Великие Луки — Себеж. Там, видать, немецкие полки литвинам на подмогу встанут, да, говорят, даны проснулись, войны захотели. Ну, прощевай!
Шуйскому подвели коня, он помчался в сторону Велижа, по старой купеческой дороге. За ним вытягивались на лёгких конях татары данияровского набора, потом пошли тяжёлые кони охранной сотни русского дворянского ополчения.
В шатёр теперь мог зайти и Никола Моребед. Зашёл. Спросил:
— Чего закручинился, боярин?
— Смоленск одним ударом не взять. Шуйский привёл дворянское ополчение, да оставил его у Ельни, на случай литвинской атаки с любого места ихней границы. Вполне грамотно поставил, но у меня — приказ не Ельню оборонять, а брать Смоленск! А нынче у литвин командует гетман Острожский, у того характер совсем русский. Скомандует атаку, сомнёт моих двести стрельцов и попрёт на Москву. Вот ежели бы...
— Вот ежели бы кто позади полков гетмана Острожского двинулся по Днепру на Киев, — подсказал Никола Моребед. — Да с визгом, криком, с пограбёжем и пожарами, так?
Данило Щеня крикнул страже в шатёр никого не пускать. Поманил Николу за стол, налил из бочонка густого вина:
— Говори!
— А чего говорить, ты и так знаешь. Атаман Секач — при великой власти. У него почти три тысячи казачьего войска... Гоняет за Белгородом, по степям... крымчаков ждёт. Они ему обещали прийти с тремя тысячами конных. Придут, конечно, не три, придут пять тысяч... — Никола выпил крепкое италийское вино, выдохнул воздух.
А Данило Щеня уже рвал замок на железном сундуке, проворачивал на крышке потайные запоры. На пол из сундука полетели тяжёлые сурядные[122] мешки, шитые для крепости из трёх пластов грубой ткани.
