Уйгуры свернулись в две походные колонны и пошли в распадок, куда в предгорья уходила старая дорога. Над их строем поднялся бунчук[113] с тремя длинными лентами белого, красного и синего цвета!
Проня поглядел вслед уйгурской боевой колоне и вдруг накинулся на Бусыгу:
— Ну, что? Опять кашу варить? А? Мяса охота!
Бео Гург со своей высокой башни увидал, как мергены, пропылённые, прокопчённые, добивают раненых или угорелых «тростниковых свиней», подвешивают их на копья и несут в город. Крикнул сверху своим купцам:
— Наши меткие стрелки уже сходили на базар! Жарь мясо, Бусыга!
* * *
Толстый, с тремя волосками на бороде и по паре волосков выпустивший на усы, контайша китайской провинции Лоу Гань брезгливо вышел из своей повозки, морщась, сел на ковёр, покрывающий саманный блок, рукой загородился от сочного куска предложенной свинины. Отказался от угощения.
Во дворе крепости сидели возле костра только четверо русских. Из них один больной старик, а второй — без левой руки. Это хорошо. Ему, контайше, так и донесли, что с караваном идут через западный край китайской территории всего четверо русских купцов. И у них есть спешный разговор к управителю этой провинции.
Хорошо, когда всем надо увидеть его, контайшу этой паскудной земли, где одна серебряная монета считается богатством. Хорошо, что эту старую разрушенную крепость взяли пять сотен пехотинцев, копейщиков и лучников армии Великого императора Поднебесной империи. Хорошо, что этой армии не надо воевать с клятыми монголами, подрядившимися охранять эту пограничную территорию, да вот несумевшими справиться с четырьмя русскими купцами. Здесь где-то прятались в камышах подлые мергены, которые отказались платить дань контайше провинции Лоу Гань. Но камыш сгорел, значит, подлых охотников там уже нет. И это тоже хорошо. Монголов, убитых русскими купцами, надо заменить другими монголами, из другого племени. Кушать хочется всем, да не всем кушать даётся. Что совсем хорошо, ибо на недостатке еды строится сила власти.
Русский, тот, что с одной рукой, что-то крикнул. Второй русский, здоровый, жаривший мясо у костра, пошёл в развалины сарая и вывел оттуда Старца. Контайша помнил этого старца ибо Старец имел великое счастье два раза бывать в Императорском дворце. Его там, в Пекине, почитали за мудреца.
— Этот человек, — Караван-баши заговорил на китайском языке северных провинций, — при нас убил контайшу озера Зайсан. Ты, милостивый господин и повелитель, наверное, знаешь об этом преступлении?
Контайша провинции Лоу Гань кивнул и уставился на Старца. Тот внезапно заорал на южном диалекте приморских китайцев. Начал обвинять русских в разбое, но тут же сбился, торопливо стал показывать на Бео Гурта и повторять слово «Дракон».
Караван-баши, не понимающий квакающей южной речи, но услышавший слово «Дракон», крякнул с досады, медленно поднялся и кривым, персидским ножом резанул по глотке Старца. Удержав падающее тело, он уронил его мимо контайши, чтобы того, нечаянно, не залило кровью.
— Не то говорил этот старик, — пояснил китайцу Караван-баши. — Врал старик. Подло и много.
Контайша раскрыл, было, рот, чтобы крикнуть своих воинов, но Бео Гург сразу же вынул из кармана серебряный полумесяц на золотой цепочке и покачал им перед глазами контайши. Тот захлебнулся в крике. Полумесяц обвивал золотой Дракон, весь усыпанный драгоценными камнями.
— Мы забрали эту вещь у лживого Старца, который даже мёртвый хочет обнять твои ноги, милостивый господин и повелитель, контайша провинции Лоу Гань. Не верь ему, даже мёртвому! Эта вещь принадлежит твоему Императору. Доставь её во дворец.
У китайца задрожали руки, когда он протянул их к священному украшению древних цариц. Где царицы те упокоены, помнят только земля и время. Но если случайно могильная вещь вылезет вдруг на свет божий да попадёт в руки императора, император обязательно возрадуется и наградит контайшу.
