Неожиданное и несколько странное молчание воцарилось на какую-то долю секунды. Диого Релвас смотрел через окно на улицу, неотступно думая о только что сказанном. Людей надо воспитывать так же, как лошадей. Это точно…
— Так вот! Человека можно воспитать так же, как лошадь, а поэтому, и скорее всего поэтому, а не почему-либо другому, я и считаю, что душа мужчины — это необъезженный жеребец.
Ни на кого не глядя, он смотрел прямо перед собой и поглаживал свою черную бороду, уже тронутую сединой.
— На манеж конь выходит диким, а уходит он с манежа смирным. И тут, на манеже, иногда приходится попотеть, и больше, чем на жатве. Выходит — пальцем не тронь, а уходит — настроенная гитара. Так что дело за гитаристом. Жизнь-то ведь то же, что манеж, точно манеж. Есть люди, что падки на сахар, тот самый сахар, что мы даем лошадям со своей ладони, чтобы конь видел того, кто ему дает, и понимал, что хозяин потребует послушания. Лошадь прекрасно знает, зачем ей дают сахар… Вот теперь я спрашиваю: вы все еще говорите «избави бог»?
Он обращался к одному старику с моноклем, который в самом начале прервал его, но с тех пор сидел молча, не улыбаясь и бледнея с каждой минутой.
— Извините, Релвас, извините. Но к душам людей все-таки притрагиваются божьи персты.
— Ничего подобного, господин советник. Бог придает форму глине, а мы ему помогаем. Это все требует терпения, требует кнута и пряника. И каждый занят своим делом. Весь секрет в этом, именно в этом.
Близилось время ужина, и собравшиеся стали расходиться. Диого Релвас еще какое-то время оставался в клубе — может, он пойдет в театр, а поскольку театр был рядом, не стоило сейчас уходить. Диого Релвас любил комедию. Но больше года не видел ни одного спектакля — естественно, со дня смерти зятя.
Он прошел мимо Ассоциации сельского хозяйства, мимо банка, мимо кредитной кассы. Все было под угрозой банкротства. А он был уверен в себе, если в такое время хоть кто-нибудь мог быть уверен в себе. Половина доходов государства шла на покрытие государственного долга. Лионский кредитный банк не переставал настаивать на уплате варварской суммы, которая была дана в долг государственной казне, им подпевали кредиторы компании «Братья Беринг и К°»; большая часть акций компании «Табак» ушла на покрытие процентов только внешнего долга, так сказать на припарки мертвому, чтобы успокоить кое-каких компаньонов и закупить серебро для монетного двора. В Португальском банке ему под большим секретом сообщили, что дефицит торгового баланса будет падать из-за отсутствия денег в казне и что в Лиссабоне, в одном только Лиссабоне, обанкротилось и закрылось более четырехсот магазинов. Не хотел бы он стать членом компании, берущей в свои руки монополии на спички?
«Спички?! Это маленькие фабрики?… Они же будут экспроприированы, это ясно!»
— В маленькой стране все маленькое должно умереть, — говорил ему сейчас доктор Менданья, единственный из членов клуба оставшийся с ним, чтобы убить время.
— Ну и что же?! Всегда неплохо послушать этого хитреца. Не то чтоб я был в этом заинтересован…
— А должны бы, понимаете? Вы связаны с «Табаком», а теперь еще и спичками бы занимались. Все, что имеет отношение к пороку, всегда прибыльно…
— Доктору, конечно, известно мое отвращение, точнее — отвращение к делам, целью которых является получение прибыли, которая пойдет на строительство железных дорог — этих саламанкских авантюр… Кстати, я вам симпатизирую.
— Вам не по душе железные дороги…
— Не совсем то, доктор Менданья. Не так скоропалительно! Я ведь продолжаю торговать своими лошадьми и чем больше буду иметь с их продажи, тем больше утрачу. Вы же знаете, что министр финансов дал ссуду этой прожорливой волчице… Тридцать миллионов франков!… Тридцать, вы слышите?… Мы погибнем, с богом или чертом, но погибнем! И у меня такое впечатление, что скорее с чертом, да простит меня господь. И торжество по случаю победы этой волчицы будет оплачено нами…
Менданья явно доверял министерству финансов Диаса Феррейры [Диас Феррейра, Жозе (1837-1907) — известный португальский юрисконсульт и политик; в 1892 году был президентом королевского совета и министром.
