…Мороз сковывает лицо. Чистый воздух, проходя в легкие, превращает их в подобие наволочки, сохнущей на морозе. Пара изо рта выходит все меньше. Отдача тепла в пространство — вот, возможно, единственная роль человека в этом мире…
— Что надо?
— Ну во-первых, здравствуй…
— Не здравствуй.
— Ну хорошо. Относись как хочешь — мне плевать. Впусти, мне надо с тобой поговорить. Серьезно поговорить. И совсем не об отношениях. Есть пока в жизни дела поважнее спальни.
— Ладно, Проходи, Можешь и о спальне. Сегодня ты можешь услышать кое-что интересное…
— Интересное будешь слушать ты.
— Вот и слушаю.
— Вот и слушай. Покажи руку. Покажи, не съем. Да не ладонь, я гадать не буду — закати рукав. Вот. Видишь это коричневое пятно, «гадость», как ты выразилась? Так вот, не вдаваясь в подробности, если бы у тебя был от меня ребенок, а в частности сын — он был бы единственным носителем того самого гена, о котором я тебе твердил все это время. Понимаешь? Я знаю, что жестоко тебе это говорить, но ты должна знать правду. Я подумал над различными вариантами и пришел к выводу, что лучшее сейчас — уехать. Ты не знаешь, но над тобою нависла некая угроза стать подопытным кроликом. Я прошу тебя, даже не прошу, а требую — уезжай. Уезжай, иначе ты попадешь в лапы всяческих врачей от науки, которые изрежут тебя, как бог черепаху, для того, чтоб ты могла рожать. Затем тебя попросят забеременеть от меня, а потом (если все проедет так, как я сказал) сына твоего (если будет дочь, тебя заставят рожать не раз и не два, а вернее сами сделают так, чтоб был сын) заберут в лаборатории и до конца дней своих ты будешь несчастна. Вот. Я все сказал… О чисто технических подробностях я позаботился. Ты будешь жить в моей гурзуфской квартире, а я поселюсь в этой твоей. У нас около недели времени. Через неделю я должен буду сказать ребятам твой адрес, они придут, а соседи им скажут, что ты съехала. Вот и все. Решай.
— Зачем решать? Ты уже все решил за меня. Вон как все детально обдумал. А ты знаешь, я согласна. На все твои варианты. Но прежде ты мне ответишь на один вопрос.
— Какой?
— Дай слово, что ответишь.
— Как я могу дать слово, если не знаю вопроса?
— Все равно.
— Ну хорошо. Даю слово.
— А вопрос такой: зачем ты все это делаешь? С какой целью? Только не убеждай меня, что это ради вящего моего спокойствия и благополучия. Все равно я тебе не поверю.
— Но я действительно все это…
— Врешь, умеешь. Но, слава Богу, я уже могу отличать твою ложь не по тону, а потому что знаю тебя лучше, чем самое себя.
— Ты не можешь знать меня лучше себя.
— Могу. По крайней мере, исходя из того, что я знаю, я делаю вывод — ты так заволновался потому, что что-то сейчас угрожает лично тебе и твоему благополучию. Если чуточку подумать, то становится ясно, что тебе угрожаю я. Почему?
— Вона как… Ну хорошо. Слушай. Да, мне угрожаешь ты. Пусть неосознанно, но тем не менее. Пока тебя нет, я — уникум. Восьмое чудо света, так сказать. Понимаешь, возможность такой мутации ничтожна. В статистике эта цифра даже не имеет смысла, настолько она мала. Невероятно даже то, что этот ген вообще существует. Вот этот самый тест был только способом обеспечить тылы, чтоб в дальнейшем не подкопались. Доступно? А ты, оказывается, тоже… чудо. И не это, собственно, обидно! Сейчас лаборатория занята тем, чтобы мой ген синтезировать. А еще тем, чтоб его в гомозиготу загнать, И тогда Я буду первым человеком, умеющим летать! Я! А не мой ребенок! И не ты! Теперь, надеюсь, понятно?!
— Да.
— Ну вот и дивно. Ты, кажется, дала согласие?
— Да.
— Когда приступим? Завтра?
— Да.
— Ну и как, ты довольна моим ответом?
— Да.
— Что ты все да и да? А конкретнее?
— Да.
— Что с тобой? Очнись!
— Да, да. Сейчас.
— Может валидол?
— Нет. Уже не надо.
— Что это с тобой вдруг?
— Скажи, а если бы я отказалась, что бы ты сделал?
— Ты бы не отказалась. Я знал, что ты не окажешься. Какой тогда смысл идти к тебе я унижаться?
— А если ты меня недооценил? Если ты меня совсем не знаешь? Или нет; ты знаешь, что я не соглашусь — что ты сделал бы?
— Не знаю. Наверное, убил бы. Правда после этого пришлось бы и самому застрелиться…
