Егор Кузьмич пришел бы к совершенно другому выводу, если бы имел возможность услышать разговор, который в то же самое время вел Государь со своим царственным сыном. Разговор этот проходил в небольшой комнате, расположенной на первом этаже и служившей царю спальней, а в последнее время, в связи с болезнью, также и кабинетом. Император лежал на своей кровати — узкой походной койке, накрытый одним только тонким одеялом. Александр сидел рядом с ним.
— С завтрашнего дня возьмешь на себя принятие распоряжений по всем важнейшим вопросам, — сказал Государь. — Будешь постепенно входить в курс дела. Потом, когда случится неизбежное, примешь присягу государственных лиц — в общем, начнешь царствовать.
— Напрасно вы хотите все возложить на меня, папа́, — произнес Александр. — Я вижу, вы все так же ясно мыслите, глубоко проникаете в государственные дела. И вообще, течение болезни может еще измениться. Будем уповать на милость Божию.
— Только на нее одну я и полагаюсь, — сказал Николай, взглянув на висевший в углу образ Спасителя. — Лекари мне уже не могут помочь. А насчет ясности мышления ты ошибаешься. Болезнь коснулась уже не только тела, она мне и рассудок помутила. Видения бредовые у меня начались.
— Не могу в это поверить, — покачал головой наследник. — Вы мне сами говорили, что у вас даже снов не бывает. Какие еще видения?
— Были, были видения, — упрямо повторил Николай. — Вот прямо перед твоим приходом случилось. Открываю глаза — и вдруг вижу вон там, возле стола, три фигуры. Две мужских, а одна вроде женская. Я спервоначалу, после забытья, решил было, что это ты с Ольгой и графом Клейнмихелем. Но потом открыл глаза пошире и вижу, что нет, это вовсе не знакомые люди. Причем мужчины в моей одежде, а женщина в старом платье императрицы. И вижу, они не просто стоят возле стола, а копаются в моих бумагах, представляешь? А у меня там приказы по армии, указания послам в Австро-Венгерской империи и Пруссии, другие важные документы. Тут я, видимо, издал какой-то возглас, потому что они обернулись, один из мужчин (он был одет в мой кавалергардский мундир) крикнул какое-то дикое слово — и вся троица куда-то исчезла. Словно в воздухе растаяли!
— Да, действительно… — пробормотал Александр, — настоящий бред… А что за слово выговорил этот призрак в мундире? Хотя вы, наверное, не запомнили…
— Представь себе, запомнил! — ответил отец. — Он выговорил не одно, а два слова. Сказано было так: «Хватит! Ходу, ходу!» После чего они, как я уже говорил, исчезли.
На это наследник ничего не сказал, только покачал головой, и Николай понял этот жест.
— Вот видишь, — грустно произнес он. — Если начался бред, то никакие государственные дела я вершить уже не могу. Дальше уже ты поведешь этот корабль. Передаю тебе команду, но не в порядке. На театре военных действий положение плохое. И хуже всего дело с союзниками. Австрия в любой момент может перейти на сторону врагов. Одна Пруссия пока остается надежной, но сил у нее маловато. Укрепляй с ними союз. На Францию не надейся — изменит. И потом, в этой стране что ни год, то революция. Положение помещичьих крестьян до времени не трогай. Их крепостное состояние — опора трона. А пуще всего опасайся…
Однако Государь так и не закончил фразу, и наследник не узнал, чего именно он должен опасаться. Голос императора пресекся, глаза закрылись, его охватил озноб, от которого он съежился под одеялом. Александр с жалостью посмотрел на отца — такого всегда крепкого, такого надежного, — после чего встал и тихо вышел. Шел четвертый час пополудни…
— Простите, товарищ генерал, никак не могу поверить, что вы это серьезно, — сказал человек, сидевший за столом прямо напротив хозяина кабинета. — Путешествие в прошлое? Расследование, проводимое в прошлом?! Но это же… Литература для подростков! Кино!
— Понимаю ваше удивление, товарищ майор, — отвечал хозяин кабинета. — Однако должен повторить то, что уже сказал: вам поручается отправиться в первую половину XIX века, чтобы расследовать совершенное там преступление. Чтобы снять все вопросы, я сейчас предоставлю слово научному руководителю проекта «Хронос» Григорию Соломоновичу Нойману.
