Олег Васильевич, пожилой и безнадежно лысый крепыш в синем форменном мундире, завелся совершенно искренне и даже начал хлопать ладонью по столу в такт своим воспитательным сентенциям:
– Будоражите город и думаете, вам это с рук сойдет? Да мы прямо сейчас уголовное дело возбудим, за клевету, за незаконное предпринимательство, за экстремизм наконец! Вы что, думаете, у нас на вас управы нет? Прошли те времена! Управимся, не сомневайтесь!
Я бы, конечно, по доброй воле выслушивать подобные нотации не стал, но одна фраза в яростном потоке обвинений насторожила меня, и я молчал, терпеливо дожидаясь момента, когда можно будет вставить свое словечко.
Когда советник юстиции на секунду заткнулся, переводя дух, я спросил его:
– Вы сказали, что я сочиняю статьи про какие-то похищения. Я правильно вас понимаю, что вы до сих пор не возбудили уголовные дела по фактам обращений потерпевших? То есть третий месяц футболите законопослушных граждан?
Олег Васильевич не ожидал подобной реплики. По его ощущениям, я явно должен был уже находиться где-то в колонии под Магаданом, в лучшем случае, в зале суда молить о прощении непреклонного государственного обвинителя. Но на самом деле этот старый хрыч совершенно меня не напугал – он показался мне глупым, а потому неопасным.
С минуту советник смотрел на меня стеклянными глазами, и я повторил вопрос, чтобы ему стало полегче. Когда смысл дошел до его заплесневелого мозга, Олег Васильевич вдруг как-то скукожился, уменьшившись в размерах едва ли не наполовину, и совсем другим, ровным официальным тоном ответил:
– Мы ни в чем не нарушили закон. Просто пока, я подчеркиваю – «пока» – следствие не усматривает признаков похищения или иных преступлений в отношении родственников заявителей.
– Я полагаю, что у руководства Генеральной прокуратуры в Москве найдется время подробно рассказать вашим сотрудникам, какие инструкции и законы они нарушили, необоснованно отказывая в возбуждении уголовных дел, – торжественно сказал я, фальшиво улыбаясь. Потом я встал и направился к выходу – понятно ведь было, что ничего интересного мне тут не расскажут.
– Куда вы, – всполошился советник. – Я вас еще не отпускал! Что вы там говорите про Генеральную? Вы что, и туда успели написать?
Я повернулся к нему вполоборота и ответил, зловеще прищурив левый глаз:
– Вам позвонят уважаемые люди. Крепитесь, – и вышел, постаравшись хлопнуть дверью с максимальным шумовым эффектом. Увы, дверь была правильная, с гидроприводом, поэтому закрылась она тихо и плавно, как после ухода образцово-показательного клерка.
На самом деле советник правильную мысль подал, подумалось мне. Надо писать жалобу в Генеральную прокуратуру. Здесь, в Питере, без увесистого пинка из федерального центра никто работать не будет.
Когда я добрался до родной редакции, было всего двенадцать часов, и я подумал, что этот проклятый день никогда уже не кончится.
Впрочем, редакция была еще пуста – начальство обычно являлось ближе к вечеру, соответственно и коллеги показывались на работе не раньше трех часов пополудни.
Я взял ключ у заспанного охранника, поднялся к себе на этаж, а, выходя из лифта, наткнулся на Вову, выскочившего на шум в холл из пустой редакторской приемной.
Вова явно скучал, а потому был со мной приветлив и крайне словоохотлив:
– Здорово, Зарубин! Свою полосу сегодня сдашь или будешь тянуть резину до вторника? – достаточно миролюбиво поинтересовался он и замер в дверном проеме, ожидая моей реакции – буркну ли я нечто нечленораздельное и пойду себе дальше, как обычно, или подойду к нему, пожму уже протянутую ко мне руку, и мы усядемся на диван в холле поболтать обо всем, как это бывало в старые добрые времена.
Я буркнул ему нечто нечленораздельное и пошел себе дальше. Он не обиделся и даже прокричал мне вслед последние финансовые новости:
– Гонорары дают. Но ты уже их получил. А зарплату сегодня давать не будут. Говорят, технические проблемы. Зато к концу года обещают всем зарплату прибавить!
Я пожал в ответ плечами, но оборачиваться не стал. Это невозможно объяснить, это можно только понять, проработав с человеком бок о бок несколько жарких газетных лет. Проработав с Вовой бок о бок все эти годы, я осознал, что Вова – вовсе не человек, а функция. Не путать с фикцией.
