Насколько я понял технологию процесса, от нас требовалось выдать две-три цифровых кассеты видео на каждый сюжет, с качественным исходным материалом, а монтаж, перевод и тем более начитку закадрового текста Камминг собиралась делать у себя в Нью-Йорке. Так что работа, в теории требовавшая месяцев трех-четырех интенсивной творческой активности, свелась к банальной реконструкции наиболее ходовых сюжетов журнальных рубрик «Интершума» да разрешению проистекающих из этой реконструкции достаточно простых житейских проблем.
В этот субботний вечер в редакции «Интершума» Камминг вела себя несколько более своеобразно – она, во-первых, явилась туда в совершенно потрясающем, с моей точки зрения, вечернем платье, а во-вторых, сама, без подсказок, купила по дороге литровую бутылку виски.
Едва я явился в офис, Миша, встретив меня на пороге, посмотрел мне в глаза более чем выразительно, и я, еще не видя Камминг, ее чертового платья и виски, угадал всю последующую диспозицию и тут же сказал Мише все, что думаю:
– Миша, я не собираюсь за ней ухаживать. Если ты всерьез на это рассчитывал, значит, ты самый глупый редактор на свете.
Миша подозрительно легко не обиделся, а только пробухтел в ответ аккуратные фразы про необходимость «не делать резких движений» и помнить, что «ты не один в команде».
Но когда я увидел Марию, все мои возражения остались где-то за порогом редакции. Она уже открыла свою бутылку и сидела в высоком офисном кресле со стаканом виски в тонкой коричневой руке, положив длинные шоколадные ноги друг на дружку так, что мне стали видны возмутительно белые трусики.
Она, со странной улыбкой глядя на меня, пригубила стакан, и до меня вдруг дошло, что передо мной сидит вовсе не заказчик крайне выгодного финансового предприятия, а симпатичная женщина лет тридцати пяти, с профессионально сделанной в тренажерных залах фигурой и угадываемым в каждом движении немалым чувственным опытом.
Разумеется, мне тут же захотелось ее трахнуть. Это было абсолютно искреннее, ничем другим, кроме естественных природных чувств, не обусловленное желание, закономерно возникшее в перегретом мозгу задерганного жизнью репортера-самца. Если бы не Миша, я бы, наверное, так бы и поступил, трахнув ее в этом кресле безо всяких глупых предисловий, и только потом сказал бы ей сакраментальное «здравствуйте».
Но Миша быстро вошел в кабинет следом за мной и принялся надсадно кашлять, обозначив свое присутствие сверх всякой меры.
Поэтому я просто сел в кресло рядом с Камминг и сказал ей:
– Здравствуйте!
Она привычно растянула губы до ушей, улыбаясь мне, как родному, и указала стаканом на бутылку:
– Привет, Иван! Присоединяйтесь. В субботу это возможно, не правда ли?
Это был вопрос человека, до конца не уверенного в том, можно ли в России пить по субботам. Мне показалось очень важным убедить Марию в том, что у нас это действительно возможно, причем именно по субботам, и, конечно, только поэтому я налил себе полный стакан и тут же быстро отхлебнул оттуда, догоняя мою собеседницу.
Миша тут же захлопотал, притащив нам с Камминг столик на колесах, на котором стояла вазочка с крекерами и еще чем-то таким же невнятным, а на обратном пути от кресел к редакционной кухне Миша вдруг ополовинил мой стакан, быстро отлив мой виски в свою кофейную чашку, и пошел себе дальше, как будто ничего и не было. Сомневается, значит, в моих потребительских возможностях.
– Ну что, Иван Леопольдович, – обратилась ко мне Камминг, улыбаясь теперь уже одними лишь уголками губ, – вы готовы представить сценарии по сюжетам десятого номера «Интершума»?
Я начал было всерьез вспоминать, что там такого было наворочено в десятом номере, но Камминг тут же устало махнула мне рукой. Затем она отпила немаленький глоток из своего стакана и сказала вдруг, с умилительно торжественным видом:
– Лайф из лайф, не правда ли? Жизнь – это такая сложная штука.
Я внимательно посмотрел на нее, чуть пригубил в ответ свой виски и на эту банальность решил промолчать. Мне показалось, что Камминг неожиданно быстро надралась сверх всякой меры, но непонятно было, когда она успела это сделать.
