– Порядочный человек уже поделился бы идеей, а не издевался бы над честным тружеником, – вежливо попросил я, якобы незаметно забирая у нее кружку. Марта как раз в это время таращилась в пудреницу, изучая нежданный, зато свежий прыщик на своем носу.
Марта ненадолго отвлеклась от зеркала, проследив взглядом судьбу своего пива, а потом сказала:
– Если я правильно поняла Мишу, ты за каждый разворот получаешь у него две сотни?
– Ну да, – ответил я, жадно припадая к источнику пива.
– А мне вот вчера, на «Золотой миске», сразу пять штук отмусолили. Мне, представляешь?
Я поперхнулся пивом от этой новости. «Золотая миска» – это было круто. Хотя наш, местечковый конкурс журналистами всерьез не ценился, ибо награждали там по одному критерию – принадлежности к правильной стае. Та стая, что в данный момент заправляла в городе, выдавала квоты на награды, разумеется, для своих. Иногда стаи менялись местами у кормушки, и тогда, разумеется, менялись и списки лауреатов. Но Марта никогда и никому не принадлежала, тем более провинциальным тусовкам. С чего бы вдруг ее облагодетельствовали этакой кучей денег?
– Врешь! – сказал я Марте убежденно, ничуть не сомневаясь, что она действительно врет. Специально меня злит и дразнит. С какой это стати насквозь гнилые политиканы или профессиональные жополизы будут поощрять работу действительно хороших фотокоров? Марта ухмыльнулась, разглядывая мое озадаченное лицо, и достала, откуда-то из-под юбки или даже еще из более далеких глубин пачку долларов.
– Знаешь «правило пяти тысяч баксов»? – спросила она, помахивая пачкой у меня перед носом.
– Нет, – ответил я, тупо мотая головой.
– Правило такое: хорошо, когда у тебя есть пять тысяч баксов!
– Считай. – Она с красивой небрежностью бросила деньги мне на стол, и я, как последний идиот, действительно начал их считать.
Там оказалось пятьдесят сотенных купюр, и, пока я их считал, успел подумать, что смогу получить такие деньги, только сочинив двадцать пять разворотов для Миши. То есть двести пятьдесят оригинальных, хорошо написанных историй про бизнес, о котором никто в мире никогда не слышал. Это нереально, и никто в мире в ближайшее время этого точно не сделает, и даже я это сделаю только через шесть лет, если буду в каждый номер сдавать Мише по развороту.
Но вот ведь деньги, лежат передо мной – и их заплатили как бы за журналистику. Правда, не мне.
– Завидно, да? – понимающе вздохнула Марта, отодвигая клавиатуру компьютера и усаживаясь на мой стол.
– Ничуть, – соврал я, возвращая ей деньги.
– Они там все переругались ужасно, – объяснила Марта снисходительно. – Тусовка подберезовиков наехала на смольнинских, а те на москвичей. В итоге договориться не смогли и решили объявить, что в Питере нет ни одного достойного Гран-при журналиста. И вручили деньги первому подвернувшемуся фотокору, чтоб никому из тусовщиков обидно не было. А подвернулась я, – ехидно ухмыльнулась мне Марта.
Она бережно сложила купюры в свою сумочку и сказала:
– Ладно, дарю тебе идею для вводки. Когда первая обезьяна взяла палку, все остальные тут же принялись за работу. И стали людьми.
Она вернулась к своему столу, выключила там ноутбук, потом немного повозилась у зеркала, одеваясь, а уходя, бросила мне снисходительно:
– Работайте, негры. Солнце еще высоко.
Замечу, что солнца при этом уже давно было не видно – осень в Петербурге, однако.
Я уселся за свой стол и включил текстовый редактор. Потом я немного подумал и набрал текст:
