Я взял свой фужер и попробовал – действительно, хорош.
Ниоткуда вынырнула все та же официантка, на этот раз с пластиковой шваброй в руках.
– Ругаетесь, – неодобрительно констатировала она, затирая коньячную лужу.
– Она не хочет мальчиков, – громко объяснил я. – Говорит, что от меня родит только девочек.
Официантка осторожно покосилась на Ленку:
– Ну, девочек от такого тоже можно. Их же потом в модельное агентство могут взять. Наоми Кемпбел, к примеру, хорошо зарабатывает, а ведь куда как чернее твоего приятеля!
Ленка вдруг подпрыгнула на своем стуле, цапнула со стола сумочку и, не оглядываясь, понеслась наружу.
Азарта не разговаривала со мной уже четыре дня, и это, совсем неожиданно для меня, оказалось действительно серьезным наказанием. Я так привык обсуждать с ней все, даже самые мелкие и незначительные новости и события, привык выслушивать ее ироничные и меткие комментарии, так привык видеть ее дерзкие зеленые глаза напротив, что теперь, лишившись всего этого в одночасье, чувствовал себя детдомовским сиротой. В редакции всегда толчется полно народу, но поговорить по душам, оказывается, и не с кем.
Марта сама развернула свой стол так, чтобы я видел только ее высокую тонкую спину, и теперь целыми днями торчала в Сети, вылезая оттуда лишь на перекуры в холл редакционной приемной.
Она как раз уходила на перекур, поэтому, когда дверь кабинета снова отворилась, я поднял на нее печальный взор, полный немой укоризны и некоторой доли готовности к всепрощению и любви.
Однако этот мой перегруженный смыслами взгляд уперся вовсе не в Марту, а в невысокую коренастую женщину, с трудом протиснувшуюся в нашу действительно узковатую дверь с двумя баулами в руках.
Женщина, не глядя на меня, осторожно развернулась в тесном кабинете, увидела два стула для посетителей и угнездилась на обоих сразу – на краешек одного она примостила себя, на втором теперь стояли две большие матерчатые сумки.
– Здравствуйте, – сказала она моему письменному столу, а потом, близоруко сощурившись, разглядела и меня.
– О как, однако! – сообщила она мне после некоторой паузы, и я с ней согласился.
– Увы, именно так. Такой уж я уродился, – сказал я фразу, которую всегда говорю в таких случаях. А что еще можно сказать в ответ на бесцеремонное разглядывание твоей черномазой физиономии?
Впрочем, и эту женщину красавицей назвать было бы трудно – у нее было широкое скуластое лицо, обветренные красные щеки, густые брови и небольшие усики на верхней губе.
– А где Иван Зарубин, который криминалом тут командует? – спросила женщина с небольшой ноткой истерики в голосе, как будто знала, знала ведь заранее, что вот придет она в редакцию «Петербургского интеллигента», а там вместо Ивана Зарубина будет сидеть какой-то хрен моржовый. И вот же, точно так и случилось, граждане, как чувствовала!
– Иван Зарубин – это я, – сообщил я тетке и тут же строго добавил: – Рассказывайте, что у вас стряслось, и побыстрее, у меня времени очень немного.
Времени у меня и впрямь было немного – опять звонил Миша и обещал золотые горы, если я завтра вечером привезу ему очередной разворот про интересный бизнес. Больше того, он собирался даже сам заехать ко мне сегодня в редакцию и вручить аванс. Знает, гад, чем взять нашего брата-журналиста – ведь аванс тратится ровно секунду спустя после получения, зато потом от работы уже не откажешься ни под каким соусом.
– Я думала, это вы мне расскажете, что у меня стряслось, – сообщила мне эта странная женщина.
Я вытаращил на нее глаза, а она, нервно теребя бегунок молнии на выцветшей брезентовой куртке, продолжила:
– Я Татьяна Николаевна Выхвын, мать Аманата Выхвына. А вы писали про него, – она достала из-за пазухи газету, бережно завернутую в полиэтиленовый пакет, развернула и показала мне мою же статью. Это был первополосник про похищения чукчей с продолжением на пятой, криминальной полосе.
– Я в Петербурге уже два месяца живу. Как узнала, что сын пропал, купила билет на самолет и прилетела. Но никто мне не помогает. В милиции говорят, что сын мог уехать куда-нибудь, но он никуда не мог уехать. Он же учиться сюда приехал. Аманат летом поступил в Гуманитарный университет профсоюзов, в газетах пишут, самый лучший у вас университет, да?
