– Это кто же туту нас интел. Интел. Ин-тел-лек-ту-ал? – запинаясь, спросила тоже изрядно захмелевшая Марта, обводя присутствующих вызывающе наглым взглядом.
Марта, с ее блестящими глазами, распущенными волосами и призывным голеньким животиком, была очень хороша, и я неожиданно почувствовал прилив сильнейшего желания.
– Пошли, я тебя провожу, – сказал я ей осипшим от волнения голосом, поднимаясь сам и поднимая с пола ее плащ, который она сама же и роняла со стола уже раз пять как.
Марта понимающе ухмыльнулась:
– У-у-у, да ты никак трахать меня собрался, Иванушка-дурачок?
– Что ты! Нам, интеллектуалам, можно только почкованием, – успокоил я, торопливо напяливая плащ на ее полуголые плечи.
Марта счастливо засмеялась, запрокинув голову, а потом обняла меня обеими руками и поцеловала в лоб. Я подумал, что сейчас трахну ее прямо здесь, в кабинете, под аккомпанемент философских комментариев и непрерывное чавканье культурной Анечки, но Марта вытянула меня за руку в коридор и потащила дальше, вниз. Мы пробежали три этажа так, как будто за нами гнались фашиствующие исламские фундаменталисты, а потом выскочили в ночной сумрак редакционного двора.
Там стояла темная иномарка с уже включенным двигателем. Марта подвела меня к ней, распахнула дверцу и, указав на водителя, сказала:
– Вы хоть поздоровайтесь, граждане и гражданки.
Я взглянул на неподвижный силуэт водителя и, отважно сопя, сказал в невидимую черноту:
– Привет тебе, неведомое чудо. С левой руки я бью двести килограммов. А ты сколько?
– Тьфу, опять ты, Зарубин, у меня под ногами путаешься, – услышал я знакомый девичий голос.
Марта села впереди, рядом с Ленкой, а меня прогнали на задние сиденья. Там, всю дорогу до Петроградской стороны, я слушал возмущенное Ленкино кудахтанье, обращенное якобы к Марте, а на самом деле, разумеется, адресованное мне:
– …И вот вызывает меня Злобный Палтус и говорит, грозно шевеля усами: «В Кронштадте едва революция не случилась после вашего репортажа! Народ на улицу вышел, потому что почувствовал себя оскорбленным!» Там ведь, оказывается, реально прямой эфир был, и народ все последовательно услышал – сначала мат про интересные вопросы того карася из администрации, потом тупую шуточку твоего Зарубина, а потом, самое ужасное, и мой комментарий про «мудака» тоже. А мы ведь тот эфир еще и на «Радио Регион» ретранслировали, в реальном времени. Ты не представляешь, что там началось!
Ленка очень плохо водила машину, рывками стартуя и рывками же тормозя, вдобавок ей не ехалось по одной полосе, и она постоянно рыскала влево-вправо в поисках какой-то неведомой лучшей доли для своего пожилого «опеля».
Я домой совсем не рвался, больше того, и адреса своего не называл, но через несколько минут Ленка затормозила напротив моего дома и коротко сказала:
– Катись уже, Зарубин. Надоел ты мне хуже горькой редьки.
В ее словах присутствовало непонятное мне раздражение, которое трудно было объяснить даже неприятием той самой моей шутки с микрофоном, возможно, и впрямь дурацкой.
Я медленно вылез наружу, потом открыл переднюю дверь и присел возле Марты. Мне показалось, что она спала.
– Пока, мадемуазель, – сказал я ей, акцентированно вздыхая и целуя ее наугад, куда пришлось. Пришлось в ухо.
– Она давно уже мадам, – неожиданно злобно ответила за Марту Ленка.
Ленка наклонилась к пассажирской двери и вдруг резко захлопнула ее перед самым моим носом.
Машина тут же рванула вперед по пустой улице, и до меня наконец дошло, что Ленка банально ревнует. Ревнует меня к Марте.
Вот те раз, подумал я.
А вот те два, это что же я скажу Петру в оправдание. Он ведь ни за что не поверит в такую причудливую историю. Да еще, кстати, не факт, что я захочу ему все это рассказывать.
