При этом, суки, сами же возмущаются – почему, дескать, пресса у нас такая сервильная.
– А кто это – «они»? Кто это все придумал? – спросила Марта, внимательно глядя на меня.
Я пожал плечами:
– Ну, законы у нас в стране депутаты федерального парламента сочиняют. Значит, это их работа.
– Опять двадцать пять, – раздалось спереди, и к нам с переднего ряда повернулось одутловатое и отчаянно розовое мужское лицо:
– Вы, господа, ошибаетесь! Законы у нас замечательные! А вот практика их исполнения – действительно отвратительная.
Мужик сладко улыбнулся мне и особенно сладко – Марте, но я только нахмурился в ответ, и он продолжил:
– Позвольте представиться – депутат Государственной думы Петр Квашенниников собственной персоной. Заметьте, я как раз тот, кто выступает за либерализацию законодательства, а не за его ужесточение.
Я вгляделся в него и понял, что вижу эту физиономию по телевизору не реже одного раза в день, но имитировать радость от встречи не стал – я хорошо помнил, что именно законопроекты этого человека привели к тому, что в России, к примеру, перестали отправлять за решетку карманников, укравших у своих жертв меньше тысячи рублей. А еще именно с его подачи отменили наказание за бегство с места ДТП, и теперь в России все пьяницы и неосторожные убийцы безнаказанно смываются с места аварии.
Я, как мог холодно, улыбнулся депутату и сказал:
– Вам большой привет от сотрудников убойного отдела Петербурга. Они в восторге от ваших законопроектов, особенно в части лоббирования массовых амнистий.
Очень надеюсь, что однажды жертвой амнистированного гражданина станете наконец и вы лично. Или, может, вас переедет какой-нибудь алкоголик и смоется с места ДТП.
– Вы мне угрожаете? – коротко взвизгнув, осведомился он.
– Да нет, конечно! Он вас поздравляет, – объяснила ему Марта и демонстративно зевнула, похлопав себя по грубо накрашенному рту.
Депутат убрал свое скорбное розовое рыло на место, и они с соседом впереди тут же принялись о чем-то ожесточенно бубнить.
– Вань, а чего ты, собственно, вскидываешься? – понизив голос, спросила меня Марта. – Ты же уволился. Ты теперь свободный человек.
Я посмотрел в ее удивленные глаза, подумал немного и согласился – а чего я, в самом деле, вскидываюсь? Я же уволился. Я свободный человек.
Поэтому я отвинтил пробку у бутылки и начал хлестать трофейную водку прямо из горлышка.
Нормальная такая водка оказалась. Забирает с трех глотков.
Солнце било сквозь двухслойные портьеры, просвечивая, как рентгеном, все комнаты нашего номера люкс.
Я еще раз, напоследок, благодарно поцеловал Марту и спросил:
– Кто теперь первый в душ?
Она сладко потянулась, зажмурившись, а потом сказала:
– Пошли вместе. Заодно сделаешь мне там кое-что.
Я поцеловал ее в голый живот и сказал:
– Да можно и здесь.
Впрочем, едва я поцеловал ее чуть ниже, она мягко убрала мою голову оттуда и сказала:
– Нет, Вань, не так. Ты меня прости, но мужики этого делать не умеют совершенно.
Я протяжно вздохнул, преданно глядя ей в глаза, но она тут же встала, глядя мимо меня, и, еще раз сладко потянувшись возле портьер, ушла в ванную и закрылась там на щеколду.
Этот клацающий, ненавистный, режущий душу звук преследовал меня утром и вечером – я знал, что он означает, и Марта, уверен, тоже знала, что я знаю.
Человека не переделаешь – вот о чем скрипела мне эта поганая щеколда с утра до вечера.
Видимо, осознавая это, Марта категорически воспротивилась моей готовности немедленно развестись с прошлой жизнью.
– Не делай этого, Вань, пожалуйста. Не надо резких движений. Давай ты просто исчезнешь на месяц. А там видно будет, – убедила меня она, и я послушно не стал делать никаких резких движений. Я просто однажды явился домой с пачкой долларов, сунул Катьке десять штук разом и озвучил этот жест замогильным голосом:
– Мне обещают еще столько же, если я через месяц представлю один важный текст. Правда, придется на месяц исчезнуть.
Катька цепко схватила пачку обеими руками и смогла в ответ только кивнуть:
– Исчезай! А мы пока сделаем ремонт в ванной, и еще на мебель останется.
