– Бедный Жан-Лу, ты тоже думаешь, будто луна настоящая, а ведь это одна видимость… Знаешь, что находится во мраке небес, друг мой?
– Нет. Но думаю, ты мне скажешь.
Человек у телефона не почувствовал горькой иронии этих слов. Или, может быть, почувствовал, но пренебрег ею.
– Там нет ни бога, ни луны, Жан-Лу. Самое верное слово, какое тут можно употребить, – ничто. Там полнейшее ничто. И я настолько привык жить в этом «ничто», что уже и не замечаю. Повсюду вокруг, куда ни взглянешь, ничто.
– Ты сумасшедший, – невольно вырвалось у Жан-Лу.
– Я тоже задумывался об этом. Очень возможно, что и так, хотя я читал где-то, будто сумасшедшим не свойственны сомнения на этот счет.
– Но и безумие тоже может закончиться, можно вылечиться. Как помочь тебе?
Говоривший проигнорировал вопрос, словно на него не было никакого ответа.
– Спроси меня лучше, что я могу сделать, чтобы помочь вам. Вот она – новая кость. Для ищеек, которые носятся за собственным хвостом, отчаянно пытаясь укусить его. Это петля. Замечательная петля, которая вертится, вертится, вертится… Как в музыке. Где есть петля, которая вертится, вертится, вертится…
Голос затих, словно смикшированный. Из динамиков, как и прежде, внезапно зазвучала музыка. Но никакой гитары, никакого нео-ретро, на этот раз – танцевальная и чрезвычайно современная мелодия. Торжество электроники в ее лучших образцах. Музыка умолкла так же внезапно, как и включилась. В наступившей тишине вопрос Жан-Лу прозвучал особенно важным:
– Что это означает? Что ты хочешь этим сказать?
– Я задал вопрос, отвечать на него – вам. Из этого и состоит жизнь, друг мой. Из вопросов и ответов. Ничего больше – только вопросы и ответы. Каждый человек несет по жизни свои вопросы, начиная с тех, что заложены в нем с рождения.
– Какие вопросы?
– Я – не судьба, я – некто и никто, но меня легко понять. Когда человек, увидев меня, осознает, кто я такой, в ту же секунду все вопросы снимаются: ему уже больше незачем спрашивать, когда и где. Я – ответ. Я означаю для него «сейчас». Я означаю «здесь».
Наступила тишина. Затем голос тихо произнес новый приговор:
– Это потому, что я убиваю…
Металлический щелчок оборвал связь, оставив в воздухе эхо, прозвучавшее ударом гильотины. Фрэнк представил себе, как падает отрубленная голова.
«Нет, не теперь, боже праведный!»
Инспектор Готте тотчас связался со своими сотрудниками.
– Засекли?
Ответ, который он сообщил, подействовал наподобие какого-то колдовства – у всех перехватило дыхание.
– Нет. Ничего не вышло. Ни одного сигнала, который можно было бы засечь. Пико говорит, что этот тип – настоящий феномен. Ничего не удалось обнаружить. Если он звонит через Интернет, то сигнал так хитроумно замаскирован, что наша аппаратура его не распознает. Этот мешок дерьма опять надул нас.
– Вот беда. Кто-нибудь узнал музыку?
Кто молчит, тот соглашается. Но сейчас всеобщее молчание означало «нет».
– Черт подери! Барбара, кассету с музыкой. Срочно. Где Пьеро?
Барбара уже переписывала кассету.
– В зале для совещаний, – ответил Морелли.
Всех охватило лихорадочное волнение. Все понимали, что следует действовать быстро, крайне быстро. Может быть, звонивший уже вышел на охоту. А кто-то другой сейчас занимается своими обычными делами, не подозревая, что отсчитываются последние минуты его жизни. Все бросились искать Мальчика дождя – единственного среди них, кто сразу мог распознать музыку.
В зале для совещаний Пьеро сидел на стуле возле матери, понуро опустив голову. Когда подошли к нему, он посмотрел на всех полными слез глазами, и снова поник головой.
Фрэнк, как и в тот раз, присел перед ним на корточки. Пьеро чуть приподнял лицо, будто стесняясь своих мокрых глаз.
– Что случилось, Пьеро? Что-то не так?
Парень кивнул.
– Ты испугался? Не бойся, мы все здесь, с тобой.
Пьеро потянул носом.
– Я не боюсь, я ведь тоже полицейский, теперь…
– Тогда в чем дело?
– Я не знаю эту музыку, – с огорчением ответил он.
В его голосе прозвучало настоящее страдание. Он огляделся вокруг, словно допустил ошибку в самом главном деле своей жизни. Слезы ручьем потекли по его лицу.
