Он взрывается гневом. Вскакивает, хватает контейнер и, высоко подняв его, со злостью швыряет в металлическую стену. Стена отвечает звоном в той же тональности, что и мрачный колокол, звучащий в его сознании. Коробка отскакивает от стены и летит на середину комнаты, подскакивает несколько раз и падает на бок с полуоторванной от сильного удара крышкой. Жалкие останки Йохана Вельдера и Эриджейн Паркер вываливаются на пол. Он смотрит на них с презрением, как смотрят на случайно опрокинутое мусорное ведро.
Злость длится недолго. Постепенно его дыхание становится ровным. Сердце успокаивается. Руки безвольно повисают вдоль туловища. Взгляд вновь становится подобен взору священника, внимающего в тишине пророческим голосам, которые дано услышать только ему.
Будет другая ночь. И еще много других ночей. И тысячи лиц, стереть улыбку с которых так же просто, как погасить свечу, горящую в дурацкой пустой тыкве.
Он опускается на стул и перемещается к стеллажу, заставленному электронным оборудованием. Роется в шкафу с виниловыми пластинками и компакт-дисками. Выбрав, торопливо ставит запись на проигрыватель, включает его, и из динамиков звучит скрипичная музыка.
Это печальная мелодия, напоминающая о холодном осеннем ветре, что стелется по земле, заставляя кружиться в легком танце опавшие листья.
Он откидывается на спинку стула. Опять улыбается. Неудача уже забыта, сглажена нежностью музыки.
Будет другая ночь. И еще много других ночей.
Ласковый, подобно воздуху, витающему в комнате, голос долетает вместе с музыкой.
Это ты, Вибо?
– Черт подери!
Никола Юло швырнул газету на кучу других, которыми был завален его стол. Все они, французские и итальянские, сообщали на первых полосах о двойном убийстве. Как ни старались удержать некоторую информацию, она все же просочилась. Одни только обстоятельства убийства становились лакомым куском, способным пробудить алчность репортеров – этих пираний, с жадностью набрасывающихся на кинутый им кусок бычьей туши. А тот факт, что жертвы были известными личностями, превратил газетные заголовки в апофеоз изобретательности. Чемпион мира в «Формуле-1» и его девушка, которая, надо же, оказалась прославленной шахматисткой.
Короче, золотая жила, и каждый журналист готов был копать ее голыми руками.
Кое-кто особо талантливый сумел воспроизвести последовательность событий, очевидно, благодаря щедро вознагражденному матросу, обнаружившему тела. По поводу надписи, оставленной на столе, фантазия хроникеров буйствовала, как никогда. Каждый давал ей собственное толкование, умело оставляя простор и для воображения читателя.
Комиссар зажмурился, но картина, стоявшая перед глазами, не изменилась. Он не мог забыть эти слова, написанные кровью на столе. Такого не бывает в жизни. Такое придумывают писатели, чтобы продать книги. Такое показывают в фильмах, сценарии которых иные преуспевающие авторы успешно сочиняют, потягивая спиртное где-нибудь на своей вилле в Малибу. Этим расследованием по праву должны были бы заниматься американские сыщики с лицами Брюса Уиллиса или Джона Траволты, атлетического сложения, виртуозно владеющие пистолетом, а не какой-то комиссар, который гораздо ближе к пенсионному возрасту, нежели к славе.
Юло поднялся из-за стола и прошел к окну как человек, уставший от долгого путешествия.
Ему звонили все чины полицейской иерархии, снизу доверху. И он всем давал один и тот же ответ, поскольку все задавали одинаковые вопросы.
Он взглянул на часы. Вскоре должно было начаться совещание по координации следственных действий. Помимо Люка Ронкая, начальника сыскной полиции, в нем примут участие Ален Дюран, генеральный прокурор, решивший взять дело в свои руки как главный следователь, и похоже, советник Министерства внутренних дел. Не хватало только князя, который, согласно внутреннему распорядку, являлся высшим руководителем сил полиции, но еще никто не сказал…
В общении с любым из них комиссар будет руководствоваться простым правилом: минимум информации и максимум дипломатии.
В дверь постучали, и он обернулся.
– Войдите.
Вошел Фрэнк, он выглядел как человек, который хоть и оказался в этом месте, явно предпочел бы находиться где угодно, только не тут.
