Рассказывая о том, как разворачивались события, Фрэнк словно складывал детали мозаики.
– Роби Стриккер хорошо знал ночную жизнь Монте-Карло и всех ее персонажей. Значит, он знал и своего убийцу, но возможно, не смог припомнить его имя. Хотя ему было известно, кто он и чем занимается…
Фрэнк помолчал, давая всем возможность осознать услышанное. Затем заговорил снова, уже спокойнее, едва ли не скандируя слова.
– Давайте представим, как все было. Стриккер лежит на полу, смертельно раненый, левая рука сломана. Из такого положения он видит – я сам проверил – свое отражение в зеркальной стене ванной комнаты, дверь туда открыта. Он пишет то, что ему известно, глядя на свое зеркальное отражение, правой рукой, а ею он никогда не писал. Вполне естественно, что он писал свое послание в зеркальном отражении, но увы, умер, не успев завершить его…
Фрэнк схватил Бикжало и Морелли, молча уставившихся на него, за руки и потащил к зеркалу, висевшему в режиссерской аппаратной на противоположной стене, и ткнул пальцем в красное табло, отраженное на сверкающей поверхности.
– Он хотел написать не «RIAN» – «РАЙАН», а «ON AIR» – «В ЭФИРЕ». Этот сигнал высвечивается на табло, когда передача звучит в эфире! Мы увидели какой-то непонятный знак в начале письма и подумали, что он лишен смысла, возможно, судорожные, предсмертные каракули… Однако тут есть свой смысл. Стриккер умер, не дописав букву «О».
– Ты хочешь сказать, что…
Морелли явно не мог поверить своим ушам и глазам. Бикжало, белый, как покойник, схватился за лицо, пальцы судорожно оттянули кожу, отчего вытаращенные глаза его, казалось, вылезали из орбит, еще более подчеркивая его потрясение.
– Я хочу сказать, что мы жили рядом с дьяволом и ни разу не почувствовали запаха серы!
Фрэнк указал на коробку, которую держал в руках.
– Вот увидите, когда разберутся с этой штукой, окажется, что это самый обычный транзисторный приемник, и мы никогда не запеленговали бы его, потому что он работает на частоте, о которой мы даже не думали. Никто и не вспомнил о такой старой системе. И скорее всего, тут внутри есть таймер или какая-нибудь другая дьявольская штука, которая включала прибор в нужное время. А кроме того, телефонный сигнал не обнаруживался еще и потому, что прибор этот был расположен до входа в АТС, где подключены наши определители. Никто передавал телефонные разговоры, записанные заранее, единственному человеку, который понимал, какие надо задать вопросы, поскольку знал ответы заранее…
Фрэнк порылся в кармане и достал фотографию пластинки Роберта Фултона.
– А это последнее доказательство моего легкомыслия. В поисках ответа иногда не замечаешь очевидного. Я хочу сказать, что детский мозг остается детским, даже если он и в голове взрослого парня. Пьеро!
Мальчик дождя выглянул, словно марионетка, из-за деревянной загородки, отделявшей письменный стол секретарши от компьютерщиков.
– Подойди сюда на минутку, пожалуйста.
Вытаращив глаза, Пьеро подошел своей слегка дергающейся походкой. Он слышал взволнованные слова Фрэнка, но не очень понял их смысл, однако тон испугал его. Он робко приблизился, словно опасаясь услышать какие-то упреки.
Фрэнк показал ему фотографию.
– Помнишь эту пластинку?
Пьеро кивнул, как всегда, когда отвечал на вопросы.
– Помнишь, я спросил тебя, есть ли такая пластинка в комнате, и ты сказал, что нет? Я велел тебе никому ничего не говорить, потому что никто не должен был знать про нее, это был наш с тобой секрет. Сейчас я спрошу тебя кое о чем, и ты должен сказать мне правду…
Фрэнк дал Пьеро время понять, что ему от него нужно.
– Ты говорил с кем-нибудь об этой пластинке?
Пьеро опустил глаза. Фрэнк повторил вопрос.
– Ты говорил с кем-нибудь об этом, Пьеро?
Голос Пьеро, казалось, донесся откуда-то из-под земли, а точнее из-под его ног, на которые он теперь уставился.
– Да.
Фрэнк положил руку ему на голову.
– С кем говорил?
Парень поднял голову. В глазах его стояли слезы.
– Ни с кем об этом не говорил, клянусь.
Он помолчал, обводя взглядом смотревших на него мужчин.
– Только с Жан-Лу…
Фрэнк взглянул на Бикжало и Морелли. На его лице были написаны и огорчение, и торжество.
