— Какой режим охраны?
— «Личка». Будешь сопровождать повсюду.
— Кто у меня на подмене?
— Никого, Толик. Марецкий сказал, что не хочет, чтобы люди менялись. Так что на всё время, которое предусмотрено договором, ты с ним сроднишься и станешь членом его семьи. Братом, к примеру.
— А на какой срок заключён договор?
— Конечная дата не определена. Марецкий сам поставит в известность, когда надобность в охране отпадёт.
— А ведь кто-то из наших с эстрадными звёздами дело имел, — вспомнил вдруг Китайгородцев.
— Костюков.
— Я с ним поговорю.
— Правильно, — одобрил Хамза. — Он просветит тебя, расскажет о нравах этой публики. Помнится, он был не в восторге. Ему даже физиономию там подпортили. После этого он сказал, что лучше охранять уже заказанного недругами банкира, чем связываться с нашими эстрадными звездунами, прости господи!
* * *
— Толик! Я тебе искренне сочувствую! — первым делом сказал Костюков. Раны на его лице давным-давно зажили, но душа страдала до сих пор. — Более бестолковой клиентуры я не видел. Они же все личности творческие…
Последние два слова Костюков произнес с такой убийственной интонацией, что сразу стало ясно, как он относится к людям, с которыми не так давно сталкивался по долгу службы.
— Впечатлительные, легкоранимые. У них там всё на понтах: днём целуются, вечером на презентации бьют друг друга по физиономии, и всё это с истерикой, на соплях, как в самодеятельном театре. Поводы для ссор — как в детском саду: кого каким номером в концерте поставят, кто про кого что сказал — и всё это всерьёз, всё обсуждается, принимается близко к сердцу. Певец Петров сказал, что певец Сидоров — полное фуфло. Всё! Вражда навек! Возможно, даже до рукоприкладства дойдёт и телохранителю придётся их растаскивать. Потом ещё фанаты… Это отдельная песня…
Костюков вздохнул и непроизвольно ощупал своё успевшее зажить лицо.
— Если у попсы нашей всё на истерике, то фанаты — те вообще психи отмороженные. Вот от них, кстати, исходит самая большая опасность, ты это учти. Между пришедшим на концерт поклонником певца и дежурящим у подъезда фанатом огромная разница. Поклонник ведёт себя более-менее мирно, от него вся угроза — это брошенный на сцену букет цветов. Даже если попадёт в твоего подопечного — и синяка не останется. А фанаты не любят, а преклоняются. А где преклонение, там вера. Где вера, там психоз. Где психоз, там всё что хочешь. Неспроста великих музыкантов убивают их ярые фанаты. Спроси у этого идиота, зачем убил. Не объяснит. Потому что психоз объяснить невозможно. Сплошная патология. Вот он рвётся, к примеру, всего лишь за тем, чтобы взять у звезды автограф. Это он так думает — за автографом. А на самом деле ему надо просто дотянуться до своего божества. Ну, ладно, дотянулся. Но тут такое начинается! Рубаху на твоём клиенте рвёт, за волосы норовит оттаскать, часы с руки срывает. Твой клиент в шоке, у тебя самого вся рожа расцарапана — и ничего с этим не поделаешь.
Костюков ещё больше запечалился.
— Ну, у моего-то фанатов нет, — сказал Китайгородцев. — Он у меня не певец. Композитор. Игорь Марецкий. Слыхал?
— Я его даже видел несколько раз. У них тусовка тесная, все друг друга знают. Ничего себе такой мужик, при деньгах. А то, что фанатов отмороженных у него нет, пусть тебя не расслабляет. У них образ жизни такой, что и за ними глаз да глаз нужен.
* * *
Марецкий водил машину так, словно ему совсем не было жаль тех ста тысяч долларов, которые это чудо на колесах стоило. Он лавировал в потоке машин с лихостью профессионального гонщика, обгонял, подрезал, вклинивался в узкие просветы между другими машинами, и почти всегда при этом стрелка спидометра плясала вокруг цифры 100. Китайгородцев попытался вмешаться.
— Так не пойдёт, — сказал он. — О безопасности тут нет и речи.
— Ты о чём? — осведомился Марецкий, направляя машину по разделительной полосе.
— Я о стиле вождения.
— Это не твоя забота.
— Моя, — сказал Китайгородцев. — Я отвечаю за безопасность клиента. В том числе и за его безопасность на дороге. Если хотите, я могу сесть за руль.
Навстречу им, тоже по разделительной полосе, мчался черный внедорожник. Они разминулись в последний миг, едва не чиркнув бортами.
