И казалось бы, туда ему и дорога. Но это трагедия для России, потому что за это время, за время всех этих пертурбаций не появилось, у России нет реальной своей прорусской структуры или прорусских организованных пластов, кроме Партии регионов.
О. Бычкова: — А у России по отношению к Украине вообще есть что-нибудь, кроме этой злобной, какой-то неудовлетворенной мстительности? Вообще есть еще какие-то сценарии кроме этого?
А. Проханов: — Нету. Россия понимает, что без Украины геополитическое существование России ставится под угрозу. Более того, ведь украинские СМИ сейчас говорят: «Да, вот сейчас Россия лишит нас газа или закроет границы для наших товаров. А не хотела бы она, Россия, через четыре года получить базу НАТО под Харьковом и ракеты-перехватчики где-нибудь около российской границы?»
О. Бычкова: — Но не надо забывать, что, если, например, в украинском обществе согласно голосованию, выборам, соцопросам и всему прочему существует консенсус по поводу Европейского Союза, то по поводу НАТО — нет.
А. Проханов: — Это поэтапные вещи. Европейский Союз, затем ассоциированное членство в НАТО, затем членство в НАТО, и потом американские базы у российских границ.
О. Бычкова: — Ну, лет через 50.
А. Проханов: — Время идет быстро. Потом база Черноморского флота перечеркивается, изгоняется Черноморский флот из Севастополя. И много чего происходит за это время.
А главное, что происходит, — огромное отторжение народов. И это сложнее, чем ситуация в элитах. Поэтому повторяю, я смотрю на этот процесс мучительно, с огромной тревогой и болью. Поскольку я-то уповал на то, что украинцы, получив независимость, ощутят себя вот таким…
О. Бычкова: — Русскими. А они не ощутили себя русскими — они ощутили себя украинцами.
А. Проханов: — …ощутят себя имперским народом, который начал имперский путь, народом, который построил святую Софию Киевскую, народом, который выложил апсиду храма.
О. Бычкова: — Ну, слушайте, если 50 лет проходит быстро, то со времен Софии Киевской прошло совсем много времени. Кое-что изменилось.
А. Проханов: — Она стоит. Она стоит.
О. Бычкова: — Вот тут мне все просто настоятельно советуют спросить у вас, продолжая имперскую тему, продолжая национальную тему, про недавние события в Москве и в других городах 4 ноября. Это было всего несколько дней назад. Почему так получилось, что 4 ноября — день, связанный с российской историей, с началом нового этапа, с освобождением от смуты и всем вот таким хорошим, почему так вышло, что это праздник тех, кто с удовольствием кидает зиги, выходя на улицы российских городов?
А. Проханов: — Этот праздник был придуман в пику 7 ноября, а 7 ноября всегда был и остается днем красным, с красными шествиями по Москве.
О. Бычкова: — Почему же он стал черным, скажите?
А. Проханов: — С красными шествиями по Москве 7 ноября. А 4 ноября задумывалось как день, когда по Москве должны идти другие шествия — не красные, не коммунистические. И придумали множество самых разных шествий. Среди этих самых разных шествий возник так называемый Русский марш, малолюдный, не страшный, в общем, любопытный, никто его не опасался.
Несколько лет этот марш среди построенных в ряды омоновцев проходил какой-то трусцой, бегло, оглядываясь, озираясь, и исчезал, растворялся в московских окраинах.
И вдруг произошло нечто. Не сразу, а вот только теперь произошло. То, о чем говорили люди, исследующие русский фактор. Этот русский фактор вдруг грозно, страшно и одномоментно как в синергетике бывает, проявился. И он проявился, и он будет проявляться.
Это следствие того, что русский фактор не является пустяком. Что русский народ после 1991 года оказался разделенным народом. Русский народ после 1991 года был лишен своих коренных представлений о смыслах. Русский народ перестал быть имперским народом. У русского народа отняли огромную работу. Это не просто работа на заводах, в полях — это работа по поддержанию и по созданию государства.
Потом у русского народа отняли его армию, уничтожили армию, уничтожили тяжелую промышленность, уничтожили космос.
О. Бычкова: — То есть русский народ растерялся, вы хотите сказать?
