А. Проханов: — Я читал другой учебник. Я читал другой учебник — там не было никаких ни коров, ни стад. Библейские терминологии там отсутствовали.
Это учебник, написанный не об одном отдельно взятом народе — не о русском, не о татарском, не о еврейском. Это учебник о созидании государства российского во всех его конвульсиях, на протяжении всех тысячелетий, на которых оно создавалось. Это история того, как создавались пространства, как в эти пространства включались другие народы, другие верования, языки, потенциалы. Как к древним славянам примыкали угро-финны, как в них вливалась нордическая, варяжская энергия, как приходили люди большой степи, кипчаки и хазары. Как создавалась эта потрясающая уникальная общность.
А внутри этой общности возникала София Киевская, возникал Ярослав Мудрый, возникали русские святыни.
О. Бычкова: — Вот там, кстати, эти вопросы — хотя, казалось бы, уже много прошло лет и даже веков с тех пор — про варягов, про Софию Киевскую, — там есть некоторые неловкости, и некоторые из них даже отнесены к трудным темам, которые выделены в отдельные методические разработки.
А. Проханов: — Ну, они, конечно, трудные, потому что сегодня у нас же нет единодушия, единомыслия по поводу…
О. Бычкова: — Ни по чему.
А. Проханов: — Ни по чему. В частности, государство не может воспитывать своих граждан в разномыслии. Граждане должны быть воспитаны как сыны отечества, которые способны выдержать огромный натиск истории, и служить государству и отечеству своему в период его кромешный и в период его светоносный.
О. Бычкова: — То есть если варяги не вписываются, например…
А. Проханов — Почему они не вписываются? Они вписываются.
О. Бычкова: — …то давайте как-то мы варягов так, замнем для ясности.
А. Проханов: — Да, и вместо них поставим хазар. Ну, естественно.
О. Бычкова: — Вместо них поставим…
А. Проханов: — Хазар неразумных.
О. Бычкова: — Чтобы сплошные везде были… Никаких хазар вам, никаких варягов. Всё наши русские народные медведи с балалайками.
Я хочу вас вот что спросить. Это вопрос, на который многие ищут ответа. Отвечают на него по-разному, и он непонятен всё равно. Как вы думаете, русский национализм не в зигующем, чудовищном абсолютно варианте, а в цивилизованном — он возможен? Или это иллюзия?
А. Проханов: — Русский национализм на протяжении всей русской истории был имперским сознанием. Имперское сознание — это и есть русский национализм. Потому что русскость не в косоворотке, не в орнаменте на наличниках и даже не в языке. Русскость — в огромной гигантской мессианской задаче по созданию вот этого евразийского царства. И русская миссия всегда была связана с империей.
Сегодня возник новый, неожиданный, абсолютно русский национализм — так называемый уменьшительный, или либерал-национализм, который говорит «Россия для русских. Долой Кавказ. Долой Татарстан. Отдадим Кенигсберг немцам. По существу, отбросим Сибирь, откажемся от Арктики». Вот этот национализм…
О. Бычкова: — Но Сибирь мы не отбросим. Сибирь не отбросим.
А. Проханов: — Нет, ну, по логике…
О. Бычкова: — Нам Сибирь надо — у нас там нефть, знаете ли, и газ.
А. Проханов: — Там у нас нефть, но там татары. Там очень много татар в Сибири. Тюмень вся…
О. Бычкова: — И северных народов еще, да.
А. Проханов: — И северных народов. Поэтому национализм, который встречается с отпором или с национально-освободительными движениями где-нибудь в Чувашии или в Якутии, он отступает перед лицом этих национально-освободительных движений и сжимается до Вологодской губернии.
Вот этот национализм, который говорит: «Сколько же можно русским быть империалистами? Столько трат, столько лишений. Давайте заживем по-европейски, чтобы была своя вилла, бассейн, чтобы были хорошие мерседесы, прекрасная еда», — на него искушают русских людей. А что же делать с этой огромной исторической задачей? А что делать с этим повторяющимся порывом в космос, который заставляет человека не думать о шелковых галстуках или манжетах, а заниматься космическим порывом или божественным поиском?
О. Бычкова: — А можно одновременно о галстуках и о космических ракетах?
