Мой идол Даниил, в чьем голосе всегда чувствуются две странно сочетаемые тональности: восторженная и нигилистическая, вместо «Хочу!» орет «Хоху!», кричит «Па-а-ап!», не ожидая ответа, и, вдруг, два года спустя, начинает любить плюшевые игрушки. Последнее особенно не смешно, учитывая, что ему уже без малого два года, а для кутаисца это…
На моей памяти впервые столь брутальные перемены случились с одним взрослым человеком за одно утро.
Бесспорно, Даниил Отарович задался целью развиваться раз в семьсот быстрее в насмешку над положенными нормативами.
Полагаю, он слишком занят получением всего, что он «хохет», чтобы беспокоиться о такой мелочи, как «П‑а‑а‑а!», который устал по семь раз на неделе покупать плюшевых медвежат, кенгуру и солдатиков.
То есть я физически страдаю (правда, улыбчиво), а он заладил свое «Хоху!» – эту начальную стадию злокачественного гедонизма.
Вчера, правда, когда я был уже на пороге, отдумал: «Не хоху!» То-то осчастливил. При любом раскладе ему полагается шипеть, а мне – шаркать ножкой.
В общем, этого парня не разберешь, а посему с ним надо быть начеку, дополнительно беря во внимание его переговорную неуступчивость, выражающуюся в манерном поджимании губ.
Апеллировать к нему в такие моменты смысла нет никакого, он всесильный жулик: может сразу после истерики улыбнуться – и всё, прощай, воля к сопротивлению.
Мой лицедейский опыт в общении с источником «Хоху – не хоху!» не приносит облегчения.
Мой подхалимаж, порой чрезмерный, выходит мне боком.
«– Я не говорил, что у меня клаустрофобия?»
«– А я не говорил, что мне плевать?»
Можно, конечно, выписать шалабан.
Но я не хочу.
P.S. Рядом с моим Даньком, венцом творения, я часто чувствую себя ничтожеством, напрочь лишенным обаяния. Купи!
Моя юная армия очень трепетно относится к деньгам. Но сначала про то, как этот травящий нам жизнь элемент появился в их сознании.
(Этот текст, скажу сразу, для тех, кто не различает слов «продать» и «купить» и не очень их вообще любит; для тех, кто готов при звуке этого слова, разрушающего рассудок, сорваться куда-то в область неприличных междометий.)
...
До момента практического понимания их (денег) важности я был со старшей Дарьей идиотом и, толкая речи вроде «Деньги – крупнейший источник добра, но и зла», полагал себя крупнейшим источником познания жизни для своего дитя.
Вспомните себя: как вы перекодировали на детский язык это жестокое слово? Тоже кубарем катились с вершины своего ложного всезнайства?
ВСЕ мои дети к двум годам знали, что такое есть деньги; я не уверен, но, быть может, причина крылась в биохимическом факторе. Мои грузинчики до поры не говорили: «Доброе утро!» и «Мне приснилось то-то и то-то», они начинали с: «Купишь машинку?» Или – в случае с леди – шоколадку. После этих ритуальных триз день считался официально открытым.
Но каждый ребенок, а тем более мой – это ходячий сплав благих намерений и дурных привычек. Рано или поздно в ответ на «Доброе утро!» ты получишь «Купи!», и в голове твоей заиграет генсбургская песенка «Реквием по мудаку».
А ты молчишь. И становится ясно, что молчать придется долго. Вечность. На самом деле, это не странно, это нормально. Они тебе: «Купи!», а ты к ним – раздражает! – с политесом. Потом они выходят завтракать и можно услышать бурчание: «Спасибо. И тебе доброе утро, пап».
Вот такими они – еще сентиментальные, но уже прагматичные! – возвращаются в мир, который целуется с деньгами. Возвращаются, безумно ищущими денег, к нам.
...
Не докучая моралью строгой, надо помнить, что материальный вопрос будет возникать при каждом вздохе; ответ «нет» принимается с надутыми губами и холодной рожицей.
Именно летом они в три часа пополудни захотят бенгальский огонь, и вон те ботиночки, и вон тот автомат, и ту Золушку с потерянными глазищами.
Вам непросто будет уговорить отложить покупку, и цицеронство с нравственным стержнем здесь ни при чем; кассиры в магазине будут оккупированы, и «детства чистые глазенки» тебя обезоружат ясным, прицельным светом.
