— Убирайся, Дитрих. Нечего тут шастать, для своих новых дружков территорию разведывать.
Сдержаться и не ударить его по лицу было чудовищно сложно, но Дитриху это как-то удалось.
— Я был в этом здании сотни раз. Ты всерьез думаешь, что я не смогу нарисовать карту по памяти? И нет у меня никаких новых друзей. Я хочу увидеть хоть кого-то из начальства.
— А начальство тебя видеть не хочет. Убирайся.
— Пошел ты к черту! Это мой дом!
— Больше нет. Убирайся, — как заведенный, повторил итальянец. — И радуйся, что мы по доброте душевной тебе еще не воткнули осиновый кол в сердце, нечисть.
Рука уже поднялась для удара. Остановило то, что угрозу охранник обязательно исполнит, вдобавок получив похвалу за то, что устранил одного из нехристей. Дитрих сплюнул ему под ноги, развернулся и быстро зашагал прочь, гордо расправив плечи.
Надолго его не хватило. Вытерпев из последних сил, пока итальянец и проклятое здание инквизиции не скроются за домами, бывший колесничий заскулил от боли и нырнул в спасительную тень переулка.
Благо здесь, на проспекте Виктора Эммануила Второго, было достаточно тени. Обновленная инквизиция обосновалась в хорошем месте — в историческом центре Рима, на одной из важнейших улиц, проложенной уже в Новое время. Поднявшись на крышу, можно было увидеть одновременно замок Святого Ангела и сердце христианского мира — Ватикан, базилику Святого Петра. Раньше Дитрих частенько так и делал, во время визитов к высокому начальству вылавливая хотя бы одну свободную минутку, чтобы издалека полюбоваться на святыни. Делать это дольше, как правило, не хватало времени.
Теперь хватит. Только площадку для обзора придется искать другую. Другое придется искать вообще всё — дом, цели, жизнь…
Прислонившись к холодной стене одного из домов, Дитрих вытер со лба пот и нервно огляделся в поисках более густой тени. Солнце теперь обжигало всегда. Дитриху казалось, что он чувствует солнечный свет, даже если сидит в абсолютно темном подвале под землей.
Ублюдки из Серениты обещали, что дальше станет чуть легче, но он им не верил. Как можно верить тем, кто подло забрал у него все, что ему было важно? Лучше бы они его убили. А они вместо этого глумливо вернули Дитриха инквизиции с другими пленными, зная, что та рано или поздно отдаст приказ его убить. Членам ордена неважно, что какая-то нечисть до превращения верно служила им годами. Нечисть — это нечисть, и точка. Он умер для них, а его душа уже отправилась в иной мир.
Однако было похоже, что он исчез все-таки не для всех бывших товарищей. Обостренный слух уловил топот ног за углом — кто-то преследовал Дитриха от самого здания инквизиции. Немец тут же напрягся и спрятал в руке нож.
Идиотская была идея — заявиться в штаб ордена, еще и посреди дня. В инквизиции даже простые уборщики знают, что вампиры днем слабее, чем ночью. А тут он сам себя на блюдечке принес.
Но, когда из-за угла вышел Жан, Дитрих успокоился. Бывший подчиненный, на лице которого еще не зажили полученные в Серените ссадины, подождал, пока из переулка выйдут прохожие, и подошел к нему.
— Здравствуйте, брат Дитрих, — неловко начал разговор юноша.
Дитрих молча смотрел на него. Надеялся, что объясняться не придется. Они так и не виделись с тех пор, как немец заставил хозяйку нечестивой общины отпустить паренька. Дитрих сам толком не знал, почему в тот вечер так поступил.
Остальных было не настолько жаль, как Жана. Тогда казалось, что нечисть перебьет их всех. Одного уже убили — Дитрих сам видел, как на него накинулась толпа демонов. А Жану было слишком рано умирать. Из его голубых глаз еще не ушла детская наивность.
Только вряд ли он будет испытывать благодарность к кому-то из вампиров. Жан и в орден-то пришел лишь потому, что вампиры убили его мать.
— Я видел, что вас не пустили в здание, — снова заговорил юноша.
И снова Дитрих промолчал. Что толку отрицать очевидное.
— Зря они, — не унимался Жан. — Вы все равно один из нас.
— Хватит, — прервал Дитрих. — Я больше тебе не командир, можешь перестать обращаться ко мне официально. И тем более я не один из вас. Меня не просто так отказываются впускать. Скоро отдадут приказ на мою поимку.
