Я мог бы тут жить.
Впрочем… я мог бы жить где угодно. Лишь бы с Лелей.
Она прильнула, приобняла и неуемное мельранское либидо спорило во мне с ощущением огромного, безбрежного счастья. Казалось, оно так велико, что не умещается во мне, выплескивается наружу.
И тут же меня охватил страх.
Откуда он взялся, сам не пойму. Но в желудке разом похолодело, а дыхание прервалось. Слишком хорошо мне было с Лелей, слишком здорово…
Такое не может продлиться долго.
От этой мысли захотелось прыгнуть вниз, разбиться у подножия гор, унеся с собой ощущение безграничного счастья рядом со своей женщиной.
Леля потрясла меня за плечо — почувствовала эмоции, поймала страхи.
Прижалась так, что бугор в штанах затвердел окончательно, вздрагивал от каждого удара сердца.
Леля спрятала лицо у меня на груди и прошептала:
— Давай надеяться на лучшее.
Немного помедлила, наверное, слушая как бешено бьется мое сердце, и подняла глаза.
Жидкое золото в них снова гипнотизировало безо всяких психологических штучек.
— Давай надеяться, — ответил я ей, потому что Леля этого ждала.
— Ну тогда идем? — бодро предложила Плазма, резко отстраняясь.
Я подавил это новое, ужасно непривычное ощущение. Всякий раз, когда Леля вот так быстро прерывала контакт наших тел, даже только рук, накрывало ощущение, словно от меня отрывают куски.
И мы пошли в горы.
…
То ли нам с Лелей попался такой участок, то ли хребты оказались не столь уж и непроходимыми, как подумалось вначале.
Корона гор изобиловала плато, естественными выступами, по которым можно было карабкаться наверх и спускаться вниз. Ущелья разевали жадные пасти не так уж и редко, и виднелись издалека. Если нога начинала опасно скользить, мы просто добавляли липкости подошве.
Поход вышел не столько сложным, сколько утомительным.
Километры позади, несколько привалов, и ничего интересного…
Сканеры кропотливо фиксировали каждое растение и животное. Даже жуки не пролетали незамеченными. Вот только толку от этого не было никакого.
Мы не нашли ничего интересного.
Спугнули несколько забавных пушистых ящериц. Клочки меха и пуха торчали у них по бокам и вдоль гребня. Зверушки сворачивались в клубки и терялись посреди густых зарослей оранжево-красного мха — он пышным цветом цвел рядом с пещерами и родниками.
Заставили взмыть в небо стайку лиловых птиц — они свили гнезда во впадинках на обрыве скалы.
Растормошили семейство грызунов. Белые-белые, размером с собаку зверьки, питались местными злаковыми. Они кололись почище иных кактусов. Но грызуны умудрялись раскусывать стволы и добывать оттуда сочные и калорийные зерна.
С растениями в горах Муританны оказалось еще хуже. Кроме все тех же колючек нескольких разновидностей и мхов на склонах росли только хвойные деревья. Их корни, проступая наружу, напоминали сложные ажурные скульптуры. То они походили на великана, который прилег отдыхать на гору, то на огромный цветок, то на загадочные письмена.
Раза два мы заметили цветы. Очень красивые, хотя и маленькие.
Ярко-алые, с оранжевыми пестиками внутри, они напоминали орхидеи и росли прямо на склонах.
Но ни сканер, ни Леля не заметили ничего особенного.
Я тоже тренировался читать ауру всего вокруг. С удивлением выяснил, что размеры биополя не всегда зависят от размеров тела. Аура больших грызунов возвышалась над телом на считанные миллиметры. Зато от муританнских орхидей струились энергетические всполохи длиной в мою руку, не меньше.
Без конца тормоша зверушек, я наконец-то начал различать цвета страха, тревоги и спокойствия. У животных и растений разных планет они почти не отличались друг от друга. В отличие от эмоций гуманоидов…
Последние участки своего сектора мы обходили под яркий свет полосок на костюмах.
Луны Муританны проявились на темно-синем небе двумя кольцами. И, казалось, кольца эти пересекли друг друга, сцепились воедино.
Звезд было мало. Но все очень яркие, желто-белые.
Когда мы отправились назад, к пещере с лифтом, ноги ныли, но сильной усталости я не чувствовал.
Леля не жаловалась, хотя я видел, что ей тяжело. Ноги Плазмы временами заплетались, шаркали по каменному крошеву, жесты свелись к минимальным.
