Взгляд с нехоженой тропы - страница 54

«Неужели пригрезилось? Неужели там уже ничего и никого нет, все исчезло?…» — тревожно шептал он, ускоряя шаги и чувствуя, что если чего-то и боится — то только этого…

С Петром Ивановичем Крохиным мы жили в одном подъезде большого дома, построенного года за два до событий, о которых рассказываю. Его квартира была этажом выше, и балкон располагался как раз над нашим. Это не второстепенная подробность: будь по иному, я мог бы с Крохиным и не познакомиться. Тут дело было не только в том, что в свои двадцать шесть он — уже кандидат наук — работал над докторской диссертацией…

Знакомство с Петром Ивановичем произошло в августовскую ночь. Было полнолуние, и я разглядывал в подзорную трубу Луну. Крохин всегда ложился спать поздно, порой, проснувшись ночью, я слышал над головой его шаги; он вышел на балкон покурить, лег грудью на перила, глянул вниз и увидел меня.

— И хорошо видно? — вдруг вздрогнул я от насмешливого голоса сверху.

— Нормально… — растерянно, хоть и небрежно, ответил я, тут же почувствовав, что краснею.

«Чего это?…» — подумал с досадой, а догадавшись, покраснел еще больше, испытывая некоторое облегчение лишь оттого, что темно и он этого видеть не может; по его тону мне показалось, что Крохин решил: я в подзорную трубу подглядываю в чужие окна. Я закипел от злости, подыскивая, что бы ответить бесцеремонному пижону с верхнего балкона, но, к счастью, не успел: Крохин меня вновь ошарашил.

— И какие мысли вам приходят, когда смотрите на Луну? — спросил он со скрываемым интересом.

— Мысли?… — растерянно переспросил я.

— Вот именно.

Знакомство вскоре перешло в дружбу, нам обоим необходимую. Почему мне, тогда еще школьнику, — пояснений не требует, но вот почему ему?…

Крохину, оказывается, как воздух, нужен был собеседник, знающий о Мире ровно столько, чтобы еще не возникла иллюзия, что больше знать и не надо, чтобы не появились предвзятые убеждения, одержимый любопытством и стремлением постичь окружающие тайны, до болезненности чувствительный к необычному и новому в море знакомого и привычного.

Крохин принадлежал к людям, не утрачивающим с возрастом и увеличением суммы знаний свежести взгляда на окружающее. Он был мощным генератором необычных точек зрения, идей, гипотез; духовный мир его был пронизан ими, они являлись его движущей силой. Но идеи или гипотезы особенно быстро развиваются и зреют (или обнаруживают несостоятельность) именно в процессе их обсуждения с кем-то, и необязательно, чтобы этот кто-то был специалист, — гораздо важнее другое.

Именно поэтому даже молодые коллеги Крохина по Институту молекулярной биологии не могли составить мне конкуренцию, хотя уже отстоявшимися идеями Крохин делился с ними.

Обычно часов после девяти вечера Крохин по телефону звонил мне, и я, втайне нетерпеливо ожидающий этого звонка, поднимался в его квартиру.

— Здравствуйте, здравствуйте, Федор Ильич, — с шутовским почтением встречал меня на пороге Крохин. — Проходите, сделайте одолжение…

Я смущенно отвечал в ответ:

— Здравствуйте, Петр Иванович… — разувался и проходил в его кабинет.

Отец Крохина, работавший конструктором на машиностроительном заводе, был человеком до крайности деликатным, умевшим совершенно не привлекать к себе внимание без надобности. Порой я вспоминал о его присутствии, лишь когда он звал нас выпить по чашке кофе. Но когда это бывало нам с Петром Ивановичем необходимо, он входил в наш спор свободно и органично, держась при этом с неброским, но врожденным, даже чуть чопорным достоинством.

Обращение ко мне по имени-отчеству, почтительность, за которой не скрывалась особо ироничность, временами насмешливая, — все это, на первых порах меня здорово смущавшее, имело две цели: с одной стороны — напоминать мне, что я человек уже достаточно взрослый, а с другой — не давать расслабляться, постоянно держать в задиристом настроении. Крохину не нужен был с благоговением внимающий слушатель, его глубоко радовало, когда мне удавалось задать ему по-настоящему каверзный «детский» вопрос.

Тот вполне обычный наш вечерний разговор (ставший, как стало ясно лишь потом, слишком поздно, первым шагом Крохина к его трагедии) случился в один из обычных, ничем больше не примечательных вечеров.