Вернемся к вопросу о том, почему революции не имеют конкретных планов на будущее. Одну из причин я уже объяснил: все они зиждятся на вере в необратимость прогресса, в светлое грядущее, в то, что новое, счастливое тысячелетие может наступить лет на двести раньше срока, если его малость подтолкнуть. И, конечно же, незачем беспокоиться о будущем, потому что оно лучше прошлого по определению. Есть еще одно соображение: если бы у революционера имелся хороший, точный и обоснованный план реформ, то он бы попытался осуществить его не революционным, а эволюционным путем, гораздо менее драматичным, но намного более целесообразным.
Если мы вспомним о расколе Социнтерна, о борьбе большевиков и меньшевиков, то увидим, что в основе происходившего в те годы лежали не принципиальные разногласия, а обычная взаимная ненависть. Как известно, некоторые меньшевики впоследствии стали большевиками, и наоборот. Но в любом случае была огромная разница между верившими в неизбежность революции и признававшими возможность эволюции. Обратите внимание на судьбу пролетариата в двадцатом веке — того самого класса, для блага которого устраивались революции: рабочим жилось в тех странах, которые развивались эволюционно, — без малейших исключений! — намного лучше, чем в лагере победившего социализма. Изменения, происходившие в Англии, Германии или Франции, были результатом не революционного процесса, а множества локальных конфликтов, решавшихся на основании соображений повышения эффективности труда. История многократно доказывала, в том числе и в Советском Союзе, что рабство не только аморально, но и, что намного обидней, — неэффективно. И поэтому в конце концов всегда приходится освобождать рабов — из любви не к ним, а к самим себе. Один из моих друзей сказал: Рабство было отменено потому, что был найден намного лучший способ заставить людей работать: сдельщина. Действительно, когда оплата вашего труда зависит от его эффективности, вы будете работать гораздо лучше, чем под кнутом надсмотрщика. Так что, прежде чем совершать революцию, хорошо бы сформулировать как можно четче, каких целей ты хочешь достичь, и после этого задать себе два вопроса. Первый: а нужна ли вообще для этого революция? Второй: можно ли их достичь другим способом? Если честно ответить на оба эти вопроса, мы получим те же результаты, к которым стремимся, и, возможно, даже быстрее и без революционных потрясений.
Если это справедливо, то революции совершаются людьми не просто нетерпеливыми, но отличающимися иррациональным историческим оптимизмом. И позволю себе добавить, что многие кровавые революции последних столетий были основаны на вере — возможно, еще более наивной — в изначально заложенное в природе человека добро. Вере в то, что если освободить людей от всевозможных проблем, они непременно будут сами по себе становиться все лучше и лучше. Для этого надо просто покончить с угнетением со стороны общества, окружения, родителей, религии и так далее и освободить человека, а уж став свободным, он!.. Ведь когда люди рождаются, это ангелочки. В это верят все, кроме тех, у кого в доме есть маленькие дети. Что же касается людей, о которых я говорил, то скажу так: те, кто верил во врожденную доброту масс, считая, что свобода раскроет присущее изначально человеку добро, столкнулись с проблемами, общими для всех революций. Отмена ограничений еще не делает людей свободными, и ее результат непредсказуем. Это можно проиллюстрировать на примере современной истории России, где за последние десять-пятнадцать лет были отменены многочисленные запреты, но это не улучшило жизнь большинства ее граждан. Более того, далеко не все люди там стали лучше, обретя свободу.
Вернемся к главному. Основная причина поражения революций — отсутствие конкретных и реальных планов на будущее. Ведь те, кто становится революционерами, попросту не в состоянии разработать такие планы, а те, кто способен на это, приходят к выводу, что в революции нет нужды. Так что, как уже говорилось выше, гибель революции предопределена, даже если она победила: или потому, что выдохлась, подталкивая историю, или потому, что не имеет ни малейшего понятия о том, куда ее теперь толкать.
