Не знаю, на сколько времени я выбыл из реальности, но меня вырвали из сна так, будто мимо проехал локомотив. Открыв глаза, я увидел, что уже наступил день. Какое-то время, пока осуществлялся переход из глубокого сна в дневное бодрствование, я оставался на земле. Я полез в узелок, приготовленный для меня Шурой, и вынул оттуда кусок сушеного мяса и хлеб. И то и другое было жестким и твердым, но мой пустой желудок был рад и этому.
Мои приключения продолжились после того, как я поднялся на ноги и начал выбираться из траншеи. Перед тем как ее покинуть, я остановился и внимательно осмотрелся вокруг, желая убедиться, что я здесь один. Никого в пределах видимости не было. Я выбрался на землю, встал и пошел дальше. Я в общих чертах представлял себе, где нахожусь, сориентировавшись по направлению полетов самолетов люфтваффе над головой. Мне думалось, что они летели из района Днепропетровска к линии фронта. Я не знал, как далеко зашел и сколько мне еще нужно пройти, но был абсолютно уверен, что двигаюсь в правильном направлении, что в конце концов обязательно окажусь в безопасности на немецких позициях. Через несколько часов я вышел на группу людей, которые были от меня достаточно далеко, но шли в моем направлении. Я взял правее, чтобы выйти к линии деревьев, лесополосе от ветра между полями, чтобы они меня не заметили. Я дошел до лесополосы, спрятался за толстым стволом дерева и стоял так, не двигаясь и наблюдая за ними. Они прошли мимо, не заметив меня. Когда они отошли на достаточное расстояние, я пошел дальше.
Идти становилось легче по мере того, как становилось холоднее и земля замерзала. Светило солнце, давая немного тепла. Я шел так целый день, не заходя в деревни, которые попадались на моем пути. Единственными признаками цивилизации, с которыми я сталкивался, были случайно попадавшиеся мне навстречу сараи и небольшие домики, стоявшие отдельно в полях, похожие на острова в океане бесплодной земли[33]. Снова наступил вечер, и нужно было искать место для ночевки. На эту ночь мне удалось устроиться лучше, чем вчера, – в стоге сена. Сено было собрано и оставлено в открытом поле. Я медленно забрался внутрь, стараясь не зарываться слишком глубоко. Там я подготовил себе небольшую нору и, забравшись туда, замаскировал вход. Этой ночью мне было по-настоящему удобно и тепло.
На следующее утро после освежившего меня сна я был готов покрыть оставшиеся километры до Днепропетровска. У меня почти кончилась еда. Для того чтобы немного утолить голод, я подобрал с земли немного найденного здесь же зерна. Наконец я увидел далеко впереди город Днепропетровск. Вид города, выросшего на ровной земле, придал мне новых сил. Я вышел к окраине города примерно к 4 часам пополудни. Домов становилось все больше, они стояли все теснее, по мере того как я углублялся к центру города. Я крался по узким улицам, не зная обстановки. На улицах почти не было видно людей. Стояла тишина. Никто не разговаривал. Тишину нарушали лишь звуки изредка проезжавших неподалеку машин. Ничто не указывало на то, занят ли город немцами или русскими[34]. Отсутствие любых признаков, которые объясняли бы, что происходит в городе, пугало до дрожи. Я чувствовал опасность. Если я был не прав, принимая решения добираться сюда, я могу снова оказаться в тюремной камере.
Я дошел до знакомой мне части города. Прежде мне трижды приходилось бывать в Днепропетровске. Последний раз это было всего пару месяцев назад. Наша дивизия останавливалась в городе на Днепре примерно через две недели после отступления из Славянска. Мне довелось познакомиться с некоторыми районами города, и я сумел найти эти места. Я искал улицу под названием Половей № 6, и она нашлась довольно быстро.
На этой улице жил дантист, которого я однажды посещал. Три месяца назад он делал мне на зуб коронку. Мы подружились, и я чувствовал, что могу доверять этому человеку. Было около 5 часов вечера. Я дошел до небольшой лестницы у парадной двери в дом и осторожно постучал в дверь. Дверь открыла дочь дантиста. Бросив на меня быстрый взгляд, она повернулась, чтобы позвать свою мать: – Мама, здесь в дверях нищий. Можно я принесу ему кусок хлеба?
