– А я к тебе надолго переселяюсь?
– До окончания следствия.
В мою квартиру мы вошли вместе, я здраво рассудила, что одной мне там пока лучше не оставаться. Не успела я сбросить туфли, как зазвонил мобильный, я взглянула на дисплей и глухо простонала. Мама. Проще всего было не отвечать… тем самым лишь продлив мучения. Глубоко вздохнув, я ответила.
– Ты где? – сурово осведомилась мама.
– Дома.
– Да? А что это твоя соседка болтает о полиции и каком-то трупе… Значит, труп все-таки был?
– Был.
– Откуда он взялся?
– Вот сейчас следователи это и выясняют.
– Если ты не прекратишь вести себя как последняя дура…
– Мама! – рявкнула я, теряя терпение. – Я устала от вопросов и хочу отдохнуть…
– Когда, в конце концов, ты наведешь порядок в личной жизни? Тебе двадцать восемь…
– Двадцать семь, – поправила я.
– Через три месяца двадцать восемь, – съехидничала мама.
– Вот тогда и напомнишь. Извини, мне надо принять душ и выспаться.
– И тебе, конечно, наплевать, что твоя мать беспокоится?
– Мне не наплевать.
– Так я и поверю.
– Хорошо. Наплевать.
– И это ты говоришь матери?
– Мама… – взмолилась я.
– Не смей повышать голос. Я тебя кормила собственной грудью не для того, чтобы в старости слушать, как ты орешь на мать…
– Я не ору, мама, и ты должна помнить, что я была на искусственном вскармливании, оттого у меня иммунитет ни к черту, и я все детство донимала тебя своими болезнями.
– Вот именно. Сколько мучений, и каков результат? Ты до сих пор не вышла замуж.
– Как раз сейчас в моей квартире находится перспективный молодой человек, но вместо того, чтобы охмурять его, я…
– Где ты его нашла? – забеспокоилась мама. – Надеюсь, вы не в тюрьме познакомились?
– Слава богу, в тюрьму меня пока не отправили.
– Не удивлюсь, если все этим кончится.
– Спасибо, мама, – чуть не плача, сказала я.
– Пожалуйста. Кто тебе еще правду скажет, как не родная мать. Да, Заславские пригласили нас на юбилей, ты должна помочь мне с подарком. Понятия не имею, что дарить этой старой кикиморе… – мама продолжила в том же духе, я опустилась в кресло и, держа мобильный на некотором расстоянии от уха, терпеливо ждала, когда мама закончит. О трупе она уже успела забыть, и это было хорошо.
Наконец, мама сказала «пока», и я с облегчением отбросила мобильный. Платон Сергеевич, который все это время пасся по соседству, скроил скорбную мину.
– Мамуля?
– Отвяжись! – рявкнула я.
Нашла сумку, с которой обычно ездила в командировку, и покидала туда кое-что из одежды. Платон Сергеевич молча подхватил сумку и направился к двери.
– А мне точно можно покидать свою квартиру? – засомневалась я, вспомнив про подписку о невыезде.
– Мы сообщим твой новый адрес.
Я с печалью оглядела свое жилище, чувство было такое, точно мы прощались навеки.
Через полчаса я раскладывала вещи в квартире Протасова. Мне выделили комнату с прилегающей к ней ванной, Протасов между делом сообщил, что его дизайнер выиграл какой-то конкурс, а фотографии интерьеров были размещены в журнале «Сто лучших квартир».
– Да ну? – бормотала я, после третьего «да ну» Протасов охладел к разговору и меня покинул.
Зубная щетка заняла свое место в стакане из муранского стекла, а стопка одежды уместилась в ящике комода в стиле арт-деко: фиолетовый комод был тем самым ярким пятном, который придает изюминку интерьеру.
Я устроилась на кровати, обтянутой мягкой кожей, украшенной стразами Сваровски, на покрывале, имитирующем шкуру зебры, закинула ногу на ногу и мысленно пожелала Платону Сергеевичу провалиться, правда, особого повода злиться на него, кажется, не было. Не считая классовой вражды, которая все накапливалась, вот-вот готовясь выплеснуться воплем: «Смерть буржуям!»
«Зависть – чувство, недостойное женщины вроде меня», – призвала я себя к порядку. Хотя дело скорее не в комодах, шкурах и стразах, а в самом Платоне Сергеевиче. Он был мужчина моей мечты, с той лишь разницей, что я вовсе не являлась для него объектом вожделения. Он не собирался бросить к моим ногам весь мир и оттого здорово раздражал. Но был еще повод относиться к нему настороженно: это дурацкое переселение. Ясное дело, что вовсе не мое душевное спокойствие его заботит. А что? Вряд ли желание обладать моим прекрасным телом. По крайней мере, никаких намеков он не делал и уж тем более шагов к этому не предпринимал, и это тоже вызывало негодование, которое я, по понятной причине, скрывала.
