— Вот, уважаемый ахун, вы сказали слово «культура». Несколько раз его повторили. А не скажете ли вы нам, что это значит — культура?
Ахун улыбнулся.
— Давайте попросим моллу Акыма объяснить нам, что такое культура.
Молла Акым беспокойно заерзал, и щеки его залило краской.
— Не пристало нам высказываться в присутствии столь ученого ахуна, — попробовал было он увернуться от ответа.
— Ничего, ничего. Объясните односельчанам, что значит слово «культура».
— Культура… — произнес молла Акым и замолк, не зная, что же сказать. Старики поглаживали бороды и ждали ответа — они все желали знать, что такое культура. Молла Акым безмолвствовал. Старикам надоело ждать.
— Придется, видно, вам объяснять, ахун, — сказал Горбуш-ага. — Иначе ничего не выйдет… Видно, далеко она ушла, эта культура, не дождаться нам ее.
Молла Акым бросил на него свирепый взгляд.
— Культура… — произнес он и кашлянул. — Культура — это… Русский царь сказал: брейте бороды — и будете культурными. Значит, культура — это бритье бороды. — Молла Акым вопросительно взглянул на ахуна, но по выражению его лица понял, что не попал в точку. — Или вот еще, когда в одном селе сразу две школы?.. И чтоб они меж собой ладили, тогда будет культура… — Молла Акым помолчал немного и снова вопросительно поглядел на Джумаклыча. — А может, ахун-ага, понятие это превышает наши знания? Нас этому не обучали…
— Пожалуй, что так, молла Акым. Культура — понятие сложное. И проявляется она и в земледелии, и в скотоводстве, и в быту, и в отношениях между людьми… Но мы не станем сейчас подробно обсуждать это. Мы ушли от главной темы нашего разговора. Вот я сейчас рассказывал вам, что царь Петр силой навязывал когда-то русским культуру, а они противились всеми силами. Прошло совсем немного времени, и культурные русские люди со смехом вспоминают своих предков, боявшихся всего нового. Давайте, чтоб и с нами так не вышло. Чтоб через двадцать — тридцать лет наши дети, да и мы сами не вспоминали бы со смехом, как противились введению новой школы, как боялись проникновения в село культуры. Давайте же не будем посмешищем для потомков!
Старик, первым высказавшийся против открытия школы, погладил свою длинную бороду и заговорил спокойно и уважительно:
— Мы, ахун-ага, почитаем вас за человека ученого и имя ваше произносим с почтением. Если бы эти разговоры вел кто-нибудь другой, мы бы и минуты здесь не остались. А вас мы выслушали со вниманием. Теперь с вашего разрешения разойдемся по домам — у каждого ведь дел по горло. Но в знак нашего к вам уважения и душевного расположения просим вас, ахун-ага, в мой дом. У меня там овечка стоит привязанная, с божьего соизволения угощение устроим. Почтите мой дом своим посещением!
— Мы вас приглашаем, ахун-ага!
— Пожалуйста, ахун-ага, если вы не заняты…
Ахун Джумаклыч слегка наклонил голову.
— Сейчас у меня срочные дела. Так что простите. Как-нибудь в другой раз…
Стуча крышками парт, старики поднялись и вышли из комнаты. Ахун Джумаклыч и председатель сельсовета остались одни.
Джумаклыч сидел перед окном и читал книгу. Солнце поднялось уже высоко. Шагах в пятнадцати от дома красовались три стройных тополя, за ними начинались кибитки. Те, что стояли одна возле другой, вытянувшись в порядок, были кибитками состоятельных людей, а кибитки бедняков — раскиданы были повсюду, вразброс.
Расстроенный своей вчерашней неудачей, ахун Джумаклыч не столько читал, сколько предавался грустным размышлениям и не очень радостным воспоминаниям.
Джумаклыч учился в Уфе и в Казани, получил там высшее духовное образование и звание ахуна. Но в отличие от своих однокашников, которые безвылазно сидели в кельях медресе, полагая, что город — источник всяческой скверны и правоверному мусульманину непристойно даже видеть его, Джумаклыч даром времени не терял. За время учебы он побывал в Москве, в Петрограде, в Киеве. Он даже по морю плавал. И везде, где довелось ему быть, он смотрел, запоминал, спрашивал, жадно впитывая в себя самые разные знания. Во время первой мировой войны Джумаклыч открыл было у себя в доме новометодную школу, но дело не пошло. Сородичи невзлюбили его, прозвав «джадидом», а слово это было тогда равносильно словам «еретик», «отступник».
