«Храм», который мы должны построить в России, чтобы народ жил достойно, страна развивалась и стала полноценным членом мирового сообщества, — это демократия. Все реформы и преобразования должны измеряться одним главным критерием: не тем, ведут ли они на рынок (спора нет, что без рынка не прожить, но какой рынок и в чьих руках?), но тем, приближают ли они перспективу гражданского общества, которое стояло бы над государством, которое, как и во всем мире, тоталитарно по определению.
Таким образом, если строить рынок как орудие в руках государства, или же как социальный институт, обслуживающий только чьи-то узкие групповые интересы, а не интересы общества в целом, Россия с высокой вероятностью может повторить то, что происходило во многих европейских странах: бонапартизм во Франции, фашизм в Италии, франкизм в Испании, национал-социализм в Германии.
Тем более что многие в России готовы сегодня приветствовать такую перспективу. Но это лишь закрепляло бы и развивало тысячелетнюю парадигму насилия в российской истории.
Перефразируя Столыпина, можно сказать: нам действительно нужна великая Россия. Великая не имперскими амбициями и военной мощью, устрашающей мир, но достоинством народа, его свободой и созидательным потенциалом, уровнем и качеством его жизни. Такое величие Россия может обрести, только поставив человека и общество над государством.
На нынешнем мгновении своей истории Россия преодолела видимые и реально ощутимые цели тоталитаризма, оторвалась от него и уже не вернется в формы бывшего СССР. Но вот сумеет ли она преодолеть все силы притяжения прошлого? Ибо антидемократизм многолик, он вполне может быть и рыночным, и некоммунистическим. Большинство диктатур в XX веке были как раз такими.
Из двух барьеров на пути к демократии — партаппарата и госбюрократии — мы преодолели пока только первый — партаппарат. Пойдет ли на компромиссы второй — госбюрократия? Пока, к сожалению, он усиливается, создает систему, которую я называю Демократурой.
Мы рождаемся в муках. Кареты скорой помощи и пожарные команды нам не помогут.
Так уж повелось в нашей истории. Снова и снова повторяются гримасы власти, игры элит.
И мы постоянно задаем себе вопрос: так кто же мы такие, если многие столетия выворачиваем себя наизнанку, корчимся в судорогах бесконечной гражданской войны — горячей и холодной. Мы совершили четыре революции, пережили две мировые войны, ленинско-сталинские репрессии, которые были не только геноцидом какого-то одного народа, а геноцидом всего народа. Почему?
В истории России было до 20 разных перестроек, начиная с Ивана Грозного. Но все они кончалась провалом. Почему?
Мы с энтузиазмом приняли идею коммунизма, потеряв в борьбе за него более 60 миллионов человек. Почему?
Мы легко подпали под власть диктатуры. Почему?
Итак, бесконечные загадки, которые будут преследовать нас еще многие и многие годы.
Что внушает мне оптимизм и надежду? Несмотря на все трудности и потрясения, кипение страстей и лишения, кризисы и переломы, ситуация в российском обществ в целом не становится иррациональной. Скорее наоборот, в ней нарастают элементы рациональности и прагматизма. Иногда чрезмерные — но это, в сущности, естественно.
Российское будущее будет достойным и великим — но при условии, если забудем о химерах и утопиях и научимся, наконец, буднично и прагматично заниматься простыми повседневными вещами.
Эта проблема — тоже из мира российских загадок, о которых я хотел вам рассказать.
Выступление на конференции «Десятилетие падения Берлинской Стены»
Рим, 4 июня 1999 г
ДИССИДЕНТСТВО В РОССИИ
Уважаемые дамы и господа!
Среди проблем, о которых сегодня говорили все выступающие, я бы позволил себе повториться и сказать несколько слов о диссидентстве в Советском Союзе и его роли в освободительной борьбе.
Скажу сразу: говорить о диссидентстве нелегко. Задолго до меня много было сказано гневного и покаянного, непреклонно-обвинительного и милосердного.
Нелегко и потому, что появилась тенденция…
Трудно и потому, что протест нашей совести в своей очистительной работе пока что ограничен трагическими судьбами одиночек, тех, для кого Добро было не только нравственной исповедью, но и смыслом жизни.
