Внимательно слушая доклад Чугаева, полковник по привычке оглядывал сидящих перед ним офицеров и каждый раз незаметно задерживал сочувственный взгляд на усталом лице капитана Бухалова. Умница, талантливый работник, а как человеку не везет! Год назад умерла жена, теперь сын слег... Стареет мужик, залысины все выше ползут, а на пять лет моложе...
— Важная деталь, — продолжал меж тем майор. — Гречко проживает с женой Анной Георгиевной Утиной. Вторая версия, таким образом, о том, что Гречко бросил дочь по сговору с Екатериной Уразовой и продолжает жить с ней, отпадает...
— В нее почти никто не верил, — закрыв лицо рукой, негромко добавил Бухалов.
Офицеры и полковник заулыбались: деликатнейший во всех случаях жизни капитан, стоило ему уверовать в свою версию, становился на редкость нетерпимым ко всем другим. На этой почве обычно и происходили в уголовном розыске веселые препирательства, не выходившие, однако, за пределы шуток. Более того, в какой-то степени такие столкновения различных взглядов способствовали установлению истины.
— Верно, в нее никто не верил с самого начала! — охотно подтвердил Чугаев. — В том числе и автор этой отпавшей версии... Остается первая, основная, версия: Гречко, чтобы отделаться от алиментов, убил Уразову, а затем бросил дочь, рассчитывая, что в таком возрасте она ничего не расскажет.
— Давайте план мероприятий, — кивнул полковник.
— В Уфу выезжают капитан Лебедь и лейтенант Meженцев. — Узкие черные глаза Чугаева поочередно оглядели обоих офицеров. — Вместе с ними едет Уразова. На тот случай, если Гречко будет отпираться.
— Уразова приехала?
— Должна быть с дневным, звонила.
— Так, дальше.
— Санкция на арест получена — по совокупности статей 158 и 156[1]: неуплата алиментов и оставление в беспомощном состоянии.
— Понятно. — Голубые глаза полковника мельком остановились на молодом чернобровом лице Горы Меженцева, изучающе и требовательно задержались на Лебеде. — Задача ясна?
Лейтенант Меженцев с трудом подавил желание выскочить с ответом и промолчал: спрашивали старшего.
Сорокалетний крепыш со спокойными собранными движениями четко поднялся, уверенно встретил пристальный взгляд.
— Так точно, товарищ полковник!
— Хорошо, садитесь. Какие вопросы?
— Пожелание. — Капитан Бухалов отнял от лица руку, и стало ясно, что он, обеспокоенный семейными делами, не упустил ни одного слова из доклада. — Обыск на квартире Гречко нужно провести одновременно с задержанием.
— Ясно, — кивнул Лебедь.
— Товарищ майор, — заглянул в кабинет дежурный, — к вам гражданка Уразова из Заломовска...
— Сейчас иду, — кивнул Чугаев.
— Ну что ж, товарищи...
Полковник поднялся, сухощавый, подтянутый, в тонком синем кителе с университетским ромбиком, сухо пристукнул по столу костяшками пальцев.
— Все как будто в порядке. Помните: действовать в контакте с уфимскими товарищами, смотреть по обстановке. Все.
Офицеры вышли. Полковник, потирая коротко остриженные, тронутые сединой виски, прошелся по кабинету, что-то вспомнил, поднял телефонную трубку.
— Леля, ты?.. Слушай, у нас остались апельсины?.. Сходи, пожалуйста, в санчасть. У Бухалова сынишка лежит, воспаление легких... Пожалуйста...
Уфа встретила приезжих веселым звоном трамваев, скатывающихся откуда-то с гор, и радужными мартовскими лужицами. Впрочем, никто из них толком разглядеть шумный пестрый город, залитый первым весенним солнцем, и не успел. Для капитана Лебедя и лейтенанта Меженцева сутки пролетели в работе, для Уразовой — в нервном напряжении.
И вот первая встреча.
Гречко неторопливо положил на вешалку шапку, снял калоши, на секунду замешкался, размышляя, снять ли и шинель, и ограничился тем, что лишь расстегнул ее. Шинель на нем была черная, с форменными пуговицами, сохранившаяся, должно быть, с тех пор, когда он служил в гражданской авиации. «Считает, что ненадолго», — отметил про себя капитан Лебедь, переглядываясь с черноволосым лейтенантом-башкиром.
Как и на фотографии, Гречко был острижен под машинку. Костистый, изрезанный продольными морщинами лоб казался от этого еще больше. Острый подбородок был покрыт седоватой щетинкой.
