Не вытерпел Устим, вытащил из-под себя шапку, похлопал ею, будто пыль выбивал, по колену, обтянутому толстыми, стеганными, как одеяло, штанами. Осклабился:
— Це я, шоб моль не потратила!
Сергей с сердцем выхватил у него шапку и направился к двери.
Новожены Стольниковы, как молодой неубродивший квас, жили тихо, потаенно, сами ни к кому не ходили, к себе никого не звали. Была у них та медвяная пора, о коей Стахей Силыч с непременной ухмылкой сказывал: молод князь — молода и думка. После работы Сергей всегда спешил домой, к жене.
Нынче тоже, выйдя из школы, правое плечо вперед и — быстро, быстро по Столбовой, к саманному домику амбулатории, к которой со двора притулилась их крохотная мазанка в два окна: одно в горенке, другое в кухне. Пальто у Сергея — вразлет, нараспашку, шапка — на затылке.
Красноватыми керосиновыми огнями светились закуржавевшие окна в избах, тянуло запашистым кизячным дымком. И тихо было — хоть мак сей. Даже собаки не лаяли. Набирал силу мороз. Возле сельмага с зарешеченными окнами топтались под фонарем женщины. На каждой одежек — как листов на капусте: боятся бабы озябнуть. Головы до самых глаз укутаны платками или шалями, на ногах — мужнины или сыновние пимы, в которых две-три пары чулок и носков да еще портянка для тепла. Бабоньки приготовились к постою на всю ночь, а это неспроста. Похрустывали молодым подмороженным снежком, вполголоса переговаривались.
Сергей свернул, поздоровался. Спросил, за чем стоят.
— Ситец завтра выкинут. Хороший ситчик, залюбуешься индоль… Записать тебя, что ль, Сергей Павлыч? Давай ладошку-то…
Сергей поколебался. Затем быстро снял перчатку, протянул ладонь: «Настуся обрадуется. Сюрпризом преподнесу…» Женщина, с головы до бедер укутанная в огромную толстую шаль, послюнявила химический карандаш и покосилась на молодую луну.
— И не светит, и не греет, понапрасну хлеб у бога ест! Айда-ка, Палыч, под фонарь…
Сергей узнал в ней жену Стахея Силыча.
— С приездом, Степанида Ларионовна! Когда из Уральска?
— Да уж ден пять, матри.
Она старательно вывела на его ладони цифру «20». И Сергей подумал: «Вот совпадение: Настусе тоже двадцать!» Ларионовна запрятала карандаш куда-то под шаль, похукала в кулак, согревая руку, потом сунула ее в варежку.
— Ну вот, держись своей очереди…
— Мне что же, всю ночь? Так я схожу оденусь покрепче…
— Ай нам самим не в управу! Зачем всем-то потроха морозить? Наглядывай, в охотку ежели…
— Спасибо. — Ради приличия, в благодарность за ее великодушие, справился о здоровье Стахея Силыча, которого давненько не видел.
— Тыщу лет проживет! — категорично заверила Ларионовна, прикрывая рот шалью. — Поплевывает в небушку на печи. Слышь, хорошо на печи пахать, да заворачивать круто…
Сергей улыбнулся и направился домой. В Излучном знали, что третья жена Стахея Силыча (одну похоронил, другая — ушла) — бабка острая на язык и о своем благоверном не держит тайн. Поэтому он с превеликой охотой спроваживал ее в Уральск, к их общему сыну, студенту педучилища. Стахей Силыч говорил, что его старуха выпускает в минуту больше слов, чем пулемет «максим» пуль. И едва она начинала доставать его резвой скороговоркой, как он разводил усы, вздымал правую бровь и зычно взывал: «Пики к бою, шашки — вон!» Однако чаще ему приходилось переходить в глухую оборону или, схватив свою казачью фуражку, бежать из дому. Случайному свидетелю своего мужского позора выкладывал горячее откровение: «Два раза, матри, жена мила бывает: когда из-под венца ведут да когда вон несут».
«Неужто мы к старости такими станем?! — страшился будущего Сергей. — Неужели и я невзлюблю, возненавижу?..»
Вечерами, после школы, едва он переступал порог, как тут же, кинув пальто и шапку на вешалку, нетерпеливыми руками взносил свою Настасью, прижимал к груди и, большой, сутуловатый, кружил с ней по тесной горенке, нашептывал что-то хмелевое, бессвязное, а уж потом, зацелованную и обмякшую, как переспелая ягода-тернина, относил на кровать…
Затем молча и жадно, будто после бани, пили чай, сидя друг против друга. Настя не поднимала глаз, но когда случайно ловила на себе ласкающий, несытый взгляд мужа, то девчоночьи розовела и нагибала огненно-рыжую голову. И в эти минуты у рта ее Сергей замечал складочку, полную, казалось, того горького меда, который находят в дуплах пойменного леса. Сергей обходил стол и целовал Настю в эту горькушу-складочку, Настя еще сильнее смущалась и начинала собирать со стола. Потом поверх зеленого клетчатого пледа лежала на кровати и читала романы, принесенные Сергеем из школьной библиотеки, а он со словарями и справочниками зубрил французский язык.
