Токмаков ждал приезда Гинзбурга со дня на день.
Таня чертила несколько дней, не разгибая спины. Вот они, перед Токмаковым, эти чертежи, схемы, расчеты, аккуратно вычерченные и переписанные Таниной рукой.
В этих нескольких листах александрийской и обыкновенной писчей бумаги были заключены сейчас все треволнения и заботы Токмакова.
Теперь, когда дожди выбили монтажников из календаря, речь шла уже не о сокращении, но о выполнении графика.
Дерябин заискивающе поглядывал на Токмакова и по нескольку раз в день, особенно когда небо обкладывало тучами, нерешительно спрашивал:
— Не слыхали, дорогой товарищ Токмаков, прилетел уже Григорий Наумович?
— Погода нелетная, — отвечал Токмаков.
— Нелетная, — вздыхал Дерябин. — А как бы нам теперь эти ваши четыре дня пригодились! Конечно, если бы начальство утвердило, мы бы с вами, между нами говоря, рискнули…
— С вами рискнешь! — пробурчал Токмаков. — А что, если не ждать главного инженера?
— Дорогой товарищ Токмаков! А если что-нибудь случится со «свечой» и «подсвечником»? Превышение власти. Вот если начальство… Вы бы лучше исподволь подготовили все. Людей бы на это дело подобрали.
— Люди есть. Взять хотя бы бригаду Пасечника.
— Это же такой сорвиголова. Здесь нужен осторожный человек…
— Так я же сам, по-вашему, сорвиголова, — напомнил Токмаков и отошел от Дерябина.
Зарядил очередной дождь.
Токмаков приказал прекратить работу.
Монтажники спустились на землю, они сидели у домны и точили лясы в ожидании погоды.
— Такой дождик называется грибной.
— Грибной! Скажешь тоже! Здесь и грибов-то нету!
— Говорят, в лесопитомнике нашли два…
— Наверное, сыроежки какие-нибудь захудалые?
— Нет, говорят — два белых. Во-от такие!
— Что ж их теперь в музей сдавать! У нас в муромских лесах грибы — это я понимаю. Ногой ступить некуда!
— Эх, если бы белые грибы уже маринованные росли! — аппетитно причмокнул Хаенко.
— А рядом с теми белыми грибами белые головки из земли бы торчали! — сказал Пасечник, подделываясь под тон Хаенко.
Пасечник был сегодня мрачен, не мог найти себе места.
— Ох, хочется тебе, Хаенко, на всем готовеньком пожить, — вздохнул Бесфамильных. — А между прочим, еще теорией не доказано — будет водка при полном коммунизме или не будет.
— Я, между прочим, в коммунизм не тороплюсь, — огрызнулся Хаенко. — Мне и при социализме подходяще.
Бесфамильных растерянно промолчал, не зная, что возразить, и огляделся — куда опять девался Пасечник?
Уж он бы сумел ответить этому пустобреху!
А Пасечник снова невесело зашлепал по лужам к подножью каупера, на котором работала Катя, и снова вернулся с полпути…
Еще перед началом смены Пасечник долго поджидал внизу Катю, но когда увидел, сделал вид, что встретились случайно.
— Доброе утро, Катюша! — воскликнул Пасечник, изо всех сил стараясь казаться веселым.
У Кати задрожали руки, но она тоже притворилась совершенно равнодушной.
— До утра еще далеко.
— По-моему, давно развиднелось.
— Это у вас на Урале. А у нас в тропической Америке еще ночь. Все зебры спят. А обезьяны — тем более. И никого не видят.
— Обиделась, Катюша?
— Подумаешь! Еще на рыжих обижаться. Тю! — фыркнула Катя, демонстративно закурила и, не оборачиваясь, пошла своей дорогой.
Пасечник печально поглядел ей вслед.
Ему не хотелось оставаться на людях. И именно потому, что почти все монтажники сидели на земле, ожидая, когда распогодится, он первым полез наверх.
Когда пошел очередной дождь, Пасечник стоял на узкой балке и развязывал трос. Он выругался, оставил работу и пошел назад по балке, которая стала покрываться, как темной рябью, каплями-пятнышками.
Пасечник рассудил, что дождик, видимо, небольшой, просохнет скоро, нет смысла спускаться на землю, потом вновь забираться сюда, на верхотуру. Он спустился только до колошниковой площадки и уселся там под листом гофрированного железа. Рядом с ним очутился Метельский.
Дождь барабанил по железу над головой, а Пасечник сидел, злобясь прислушивался к дождю и со вкусом, не торопясь ругал старого бездельника Илью-пророка, из-за которого приходится монтировать три раза в день по чайной ложке.
Дождь и в самом деле прошел быстро, но балки и фермы еще продолжали лосниться мокрыми гранями. Ветер сдул с них капли, но не успел высушить досуха.
