Катя испытующе смотрела, ожидая одобрения.
А он продолжал во все глаза разглядывать Катю. Не только удивление, но желание казаться крайне удивленным было написано на его лице.
— Ну как? — не выдержала Катя.
— Светофор! И родители, наверно, удивляются. — Пасечник кивнул на фотографию Катиных родителей, висящую на стене.
— Чего?
— Для Южной Америки вполне подходяще, — мрачно усмехнулся Пасечник.
— Чего, чего? — переспросила Катя угрожающим тоном.
— Природа там разноцветная, — пояснил Пасечник. — Пальмы, зебры, обезьяны, лианы, попугаи…
Только сейчас Катя поняла, что Пасечник над ней глумится. Кровь бросилась ей в лицо.
— А ну, сматывайся отсюда! — грубо крикнула Катя, выхватила из рук Пасечника гитару и швырнула ее на кровать так, что гитара задребезжала.
— Пошутить уже нельзя, — примирительно сказал Пасечник.
— Жену себе заведи. Ей про зебров, про обезьян и рассказывай. Топай отсюда, пока цел.
Пасечник поднялся со стула совершенно растерянный. Он не ожидал, что дело примет такой оборот.
— Ну что же. — Он весело усмехнулся. — Уйду, чтобы не возбуждать ярость масс…
Он не спеша повесил гитару на место, расправил бант, размашисто ударил по струнам, приложил к ним ладонь, чтобы погасить аккорд, прозвучавший унылым, жалобным диссонансом.
Пасечник еще раз посмотрел на фотографию родителей, поправил рамку, которая висела чуть-чуть косо, еще раз вздохнул и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.
В том же невеселом раздумье он вышел из подъезда и направился к машине.
— Держите! — услышал он окрик сверху.
В распахнутом окне стояла Катя. Она сорвала с шеи косынку и выбросила ее в окно. Косынка летела с четвертого этажа неторопливо и плавно, как парашют.
Пасечник поймал косынку в воздухе, скомкал, сунул в карман и прокричал, запрокнув голову:
— Не прыгайте на ходу! Соблюдайте правила уличного движения!
Он сел в машину и уехал, а Катя долго еще стояла у окна, глядя вслед.
Затем она подошла к зеркалу и вгляделась в себя пристально и придирчиво.
Светофор, ну конечно же светофор! И как раньше она не догадалась?
Мало этого красно-зеленого платья, так еще налепила желтую шляпку. Полный набор цветов. Красный, зеленый, желтый… «Гляньте, светофор идет, ха-ха-ха!» Нет, платье явно не годится. Во-первых, юбка коротковата, во-вторых, кофточка узка и чересчур обтягивает грудь.
Она торопливо сняла с руки часы и засунул а их под подушку, сбросила с себя платье, сразу опостылевшее, сорвала, швырнула куда-то на шкаф шляпку и, как была, бросилась на кровать.
Сердце стучит у нее или это сквозь подушку слышится тиканье часов, которое вдруг стало таким оглушительно громким?
Ее начало знобить, она забралась под одеяло.
— Ну и пусть, ну и пусть, ну и пусть!.. — твердила Катя, кусая губы, изо всех сил стараясь не разрыдаться.
Она повернулась к стене, и совсем близко перед глазами оказался плакат, давно знакомый во всех подробностях. «Симпатичный молодой человек!» Плакат красивый, яркий, но зачем он, черт бы его взял, висит здесь?!
Катя сбросила с себя одеяло, вскочила в одной рубашке с постели, сорвала плакат со стены, скомкала и бросила на пол.
Затем она оглядела стену у кровати — богатая коллекция, ничего не скажешь! Катя принялась зло срывать одну за другой открытки, висевшие веером над изголовьем. Пришел конец и шикарному мужчине с наглым лицом. Принялась очищать от хлама свою тумбочку. Зазвенели пустые флаконы, полетели на пол пустые коробочки с разноцветными кистями. Катя делала это так поспешно, словно потом, когда придут соседки, сделать это будет уже поздно. Цветы из вазы оказались вместе с от-крытками, флаконами и коробочками в мусорном ведре, стоявшем в коридоре.
Оставались фотографии подруг по ремесленному училищу, знакомых ребят и киноартистов — Тенина, Самойлова, Веры Орловой и Кадочникова, про которого Пасечник сказал, что на него очень похож их прораб Константин Максимович. На карточках девчат были надписи: «Дарю сердечно, помни вечно», «Люби меня, как я тебя», «Храните, пока вам будет приятно, а надоест — пошлите обратно»…
Митька Курчатов был снят на капитанском мостике. Руки покоились на штурвале, а ниже висел спасательный круг с надписью: «Жди — вернусь!» Митька прислал карточку из Владивостока, они клепали там портовые краны. Под капитанским мостиком были стихи:
